Стефан Анхем - 10 способов умереть

Все кончено. Все действительно кончено.

Завершена вся та работа, которую он и другие сотрудники отдела проделали за последний месяц. Все потраченные часы. Все теории и гипотезы. Все ошибочные предположения. Все те минуты, когда они думали, что нашли решение, но на самом деле были на совершенно неправильном пути. Все это вкупе составляло значительную часть объяснения того, почему Милвох теперь наконец был арестован.

Но если говорить правду, то именно Его Величество Случай сыграл во всем этом самую большую и важную роль. Именно его они должны были благодарить. Если бы не он, то они бы никогда не…

— Руки над головой, вниз на живот! — закричал кто-то в мегафон.

Фабиан обернулся и увидел вооруженных людей в пуленепробиваемых бронежилетах, шлемах и с автоматами, они двигались им навстречу с разных сторон.

— Все уже кончено! — крикнул он в ответ. — Он сдался и согласился быть арестованным, так что вы можете просто подойти и забрать его.

— Я сказал, руки вверх, ложитесь на пол! — закричал сотрудник датской полиции Ян Хеск, стоявший поодаль с мегафоном в руке.

— Он не может! У него руки связаны! — крикнул Фабиан и повернулся к Милвоху, который стоял и переводил взгляд с одной оперативной группы на другую. — Понтус. Лучше сделать, как они говорят, и лечь.

— Лицом на землю!

— Успокойтесь! Он сейчас! Просто делай, как они говорят, чтобы больше никто не пострадал.

— Хорошо, — наконец проговорил Милвох, после чего опустился на колени и лег на живот.

— Молодец, — сказал Фабиан, вдруг услышав где-то за спиной громкий звук.

Он был похож на выстрел из пистолета, глухой, но чуть более мощный, чем новогодний фейерверк. Но ведь выстрелом из пистолета он быть не мог, так как у спецназовцев были автоматы, а Хеск держал в руках только мегафон. Фабиан ничего не мог понять и чувствовал себя все более сбитым с толку, и в конце концов эта растерянность стала физической, она привела к тому, что ему было все труднее сохранять равновесие.

А потом он увидел, как кровь растекается по джинсам, и понял, что в него попали, что он действительно слышал выстрел из пистолета. Падая, он успел обернуться и мельком увидеть Кима Слейзнера, который шел к нему с пистолетом в руке. Наконец голова Фабиана ударилась о землю, и все почернело.

Она надеялась, что Фабиан будет одним из первых, кто войдет в двери выставочного зала, как только они откроются. Что он будет тихо стоять в углу и позволит ей делать все, что нужно, но в то же время будет готов вмешаться, если что-то пойдет не так или кто-то поведет себя неправильно.

В глубине души она так сильно хотела, чтобы на этот раз он действительно послушал ее и воспринял ее слова всерьез, ведь она ясно дала понять, что он должен быть рядом. Что именно этот раз важнее, чем все остальные.

Но он не был среди первых вошедших. Он не стоял где-то в углу, ожидая, когда она начнет говорить. Его просто не было.

Она была убеждена, что этому есть объяснение. Так было всегда. Но прямо сейчас, сегодня вечером, объяснение не имело значения. Каким бы понятным и правдоподобным оно ни было, она нуждалась в том, чтобы ее муж был рядом.

Поза эмбриона, в которой она лежала на полу, делала ее еще более уязвимой, и она ничего не могла поделать, кроме как позволить посетителям самим войти и найти место в комнате. Никаких инструкций им дано не было. Они не знали, чего ждать. Здесь была только она одна.

Народу пришло гораздо больше, чем она смела надеяться. Гораздо больше. Сколько именно, трудно было оценить, но определенно не меньше сотни, возможно, даже больше. На самом деле ей хотелось встать и убежать отсюда. Просто сбежать. Куда, она не знала, но точно как можно дальше.

Вот почему было так важно, чтобы она продолжала лежать. Она должна была вытерпеть все это и пройти свой путь через чистилище. Если она не справится с этим, то никогда не сможет выбраться на другую сторону. Тогда она навсегда застрянет в том чувстве, которое испытывала последние несколько месяцев. В том ощущении, что она стоит и ждет конца, не подозревая, что он уже наступил.

Она чувствовала это всю прошлую неделю и чувствовала сейчас, сильнее, чем когда-либо. Это было не для посетителей. И это не было ее возвращением к искусству.

Да, они пришли в дом культуры, и в презентации было указано, что будет некое представление, выставка, но это было не так. Это было то, что она делала исключительно для самой себя, ради собственного выживания в попытке найти путь назад к ощущению, что еще что-то осталось. Что точка еще не была поставлена. Зрители были здесь в качестве статистов, наблюдателей, которые вносили вклад своими глазами и тем, что были свидетелями всего происходившего.

Без них не было бы смысла во всем этом. Без них этого бы никогда не случилось.

И вот двери закрылись. Все внешние звуки затихли, а звуки внутренние стали еще более интимными. Через минуту в комнате уже ощущалось предвкушение. Оно будто вибрировало, становясь осязаемым. Или это просто дрожала она сама?

Наступила полнейшая тишина, но она заставила себя подождать еще немного. Это было не то событие, которое стоило торопить, чтобы все закончилось как можно быстрее. Останься в своей боли, повторяла она про себя. Останься и терпи.

И вот она медленно встала, сначала сев, а затем так же медленно опустилась на колени. Наконец она встала, выпрямившись и прижав руки к телу по обеим сторонам. Тишина теперь была такой плотной, что казалось, будто каждая молекула воздуха задержала дыхание.

Она смотрела в глаза одному мужчине, пока тот не отвернулся. Это произошло очень быстро. Слишком быстро. Потом она выбрала женщину. Сделать это получилось проще, но в конце концов сдалась и женщина, она отвела взгляд.

Следующего она решила выбирать гораздо более тщательно, поэтому стала обходить зрителей и несколько минут изучала их. Это были люди разного стиля и телосложения. От кого-то сильно пахло, другой сидел в инвалидном кресле, а третий странно улыбался.

Мужчина, которого она в итоге выбрала, был ее ровесником, может быть, немного моложе. Он был подтянутым и с прямыми чертами лица. Она мгновенно почувствовала, что это человек смелый и он не спрячется в свою раковину как трусливый моллюск. Время шло, они смотрели в глаза друг другу, и, убедившись, что он не отвел взгляда, она начала расстегивать блузку, пуговицу за пуговицей.

Она была уверена, что у нее задрожат руки, но этого не произошло. Только когда блузка была полностью расстегнута, он отвернулся, и она смогла отступить на середину комнаты и позволить ей упасть на пол.

Она посмотрела на свою грудь и красный кружевной бюстгальтер, который Фабиан купил вместе с парой кружевных трусиков для нее на Рождество несколько лет назад. Тогда она разозлилась, считая это проявлением сексизма и мужского шовинизма, и отказалась их надевать.