Стефан Анхем - 10 способов умереть

— Все образуется, — сказал Утес, закрывая за собой балконную дверь, чтобы заглушить звуки, доносившиеся из спальни. — Астрид, ты в порядке?

— Нет. — Тувессон вздохнула и покачала головой. — Как я могу быть в порядке после такого дня? — Она вытерла слезы. — День с таким количеством невинных жертв, да еще с Муландером, который… Так что нет, я совсем не в порядке, и если тебе сейчас обязательно нужно знать, то да, я выпила, но совсем немного, чтобы иметь возможность ясно мыслить. А ты как?

— Я не знаю. — Утес пожал плечами. — Но я точно знаю, что ты не единственная, кому нужно привести в порядок свои мысли.

Не говоря ни слова, Тувессон открыла сумочку, достала фляжку и передала ее Утесу, который отвинтил крышку и сделал несколько больших глотков.

— Когда ты позвонила и рассказала обо всем, — продолжил он после минутного молчания, — я не мог понять. Я слышал, что ты говорила. Я слышал каждое слово, но ничего не мог понять. Твои слова не отпечатывались у меня в мозгу, как будто они ничего не значили. — Он сделал еще один глоток и вернул фляжку Тувессон. — Только когда я увидел Гертруду, лежащую на дне подвала, только тогда я действительно все понял. — Он покачал головой, пытаясь сдержать слезы. — Мы работали вместе восемнадцать лет, я и он. Восемнадцать долгих лет, в течение которых делили все. Во всяком случае, я так думал. Я не знаю, как ты, но я видел в нем не только коллегу, но и друга. Может быть, не самого близкого. Но все равно друга, которого я… — Он сбился с мысли и ничего не мог сделать, кроме как покачать головой.

Тувессон подошла и обняла его. В этот момент дверь открылась, на пороге стоял руководитель группы быстрого реагирования.

— Мы уже почти закончили.

Тувессон кивнула и последовала за Утесом в черную кухню через такую же черную гостиную и дальше в спальню, где стояла вертикально кровать. Там два сотрудника опергруппы пытались проделать достаточно большое отверстие в стене, чтобы можно было проникнуть внутрь потайной комнаты.

Тувессон прошла через проделанную дыру, за ней двинулся Утес. Они увидели, что Лилья лежит на спине в кровати, вытянув руки по бокам.

— Привет, Ирен. Как ты? — спросила Тувессон и села на край кровати, оглядываясь по сторонам в попытке представить, через что пришлось пройти Лилье.

Она смотрела на компьютер, на лежащие рядом кости. На бинты на руках Ирен, которые были темно-красными от засохшей крови, на консервные банки и все равиоли, которые валялись на полу. На электрический кабель, который исчезал в дыре в стене.

— Скажите, что вы его арестовали, — наконец сказала Лилья. — Скажите, что я была права. Что все прошло так, как надо, и что вы схватили его до того, как он смог лишить жизни еще кого-то.

— Ты была права, — сказала Тувессон, сглотнув. — Ты была абсолютно права. Что скажешь, Утес, она ведь была права?

— На сто процентов, — сказал Утес и кивнул в знак согласия.

— И да, мы наконец арестовали его, Ирен. Фабиан сделал это, — сказала Тувессон. — К сожалению, он не смог быть здесь сегодня, но просил передать тебе, что если бы не ты и твои усилия здесь, в этой комнате, то гораздо большему количеству людей пришлось бы попрощаться с жизнью.

Лилья ничего не сказала, как будто ей нужно было время, чтобы осознать смысл того, что только что сказала Тувессон.

— Есть еще кое-что, о чем мы должны тебе рассказать, — продолжила Тувессон и повернулась к Утесу за помощью.

Это, несомненно, был один из лучших из всех когда-либо созданных альбомов. «Hounds of love» Кейт Буш. В его личном списке любимых альбомов он находился в самом топе в компании «Abbey road», «Computer world», «Nevermind», «Hunky dory» и еще нескольких других.

Песня «Running up that hill» была не только одной из лучших в мире композиций. Это был эпический шедевр длиной всего в пять минут, и каждый раз, когда он слышал, как она поет « Скажи мне, мы оба важны, не так ли? » своим хрупким, как крыло бабочки, голосом, у него на глазах наворачивались слезы. Он не мог объяснить почему, но по какой-то причине песня трогала его до глубины души.

Но сейчас он выбрал не эту песню, а предпоследний трек альбома, «Hello earth». Это была любимая композиция Сони, и когда он прибавил громкость, реакция последовала сразу в виде улыбки с кухни, где жена начала готовить простой ужин.

— Как насчет бокала вина? — сказала она, поднимая бутылку красного.

Он кивнул, и она тут же открыла бутылку и достала бокалы. Она была абсолютно права насчет своего выступления в «Данкерс» этим вечером. Как только зрители покинули зал, и сотрудники смогли опустить вниз и открыть ящик, из него вышла абсолютно новая Соня, которая сразу подошла к нему.

Исчезли неуверенность и замкнутая тьма. Исчезла холодность. Вместо них была сила, которая напомнила ему об их первых годах в качестве пары. Еще до появления детей, когда их было только двое. Когда весь мир был у их ног и не было ничего невозможного.

Она наполнила оба бокала, а он подкатил к кухонному столу на своей инвалидной коляске, взял один из бокалов и поднял его. Она взяла второй, чокнулась с бокалом мужа и выпила. После этого отставила бокал в сторону, наклонилась вперед и поцеловала его. Осторожно, стараясь не коснуться одной из ссадин или синяка на его лице.

И все же поцелуй причинил немало боли. Но это его нисколько не волновало. В ее поцелуе была близость, и это единственное, что имело значение. Близость и нежность, которые со всей ясностью говорили о том, что если в какой-то момент и возникло сомнение в том, что их на этом свете только двое, то теперь оно исчезло навсегда.

В то же время действие анестезии, которую ему сделали в государственном госпитале Копенгагена, начало проходить, и он чувствовал, как боль от ранения в бедро стала возвращаться. Но это было ничто по сравнению с тем, что его телу пришлось пережить до этого в тот же день, и благодаря тому, что жизненно важные органы не были повреждены, доктор дал добро на его просьбу не оставаться на ночь, и он как можно быстрее отправился в дом культуры «Данкерс» в Хельсингборге.

И вот они наконец-то были дома, и ему хотелось быть только здесь. Хотя им с Соней было, что рассказать и у каждого из них накопилось много вопросов друг к другу, последний час прошел в основном без слов. У них впереди еще уйма времени, и прямо сейчас все вопросы, ответы и объяснения казались ненужным балластом.

— Папа…

Фабиан обернулся и увидел Матильду, стоящую в прихожей и наблюдающую за ним.

— Привет, Матильда, — сказал он, улыбаясь, хотя это причиняло немалую боль.

Впервые за несколько недель он узнал ее, свою родную дочь. Эта девочка, которая стояла там и смотрела на него, была его Матильда, его дорогая доченька. Ее взгляд, конечно, выражал шок и обеспокоенность, но это был ее взгляд. Ее, и больше ничей.