Стефан Анхем - 10 способов умереть

Только когда у нее начался роман, она использовала их. И теперь. Она собиралась бросить их в огонь и превратить в пепел, как будто их никогда и не существовало. Но теперь они были на ней и поразили всех своим ярким красным цветом.

Она выбрала жену одного из мужчин постарше, из тех, кто почти пожирал ее взглядом, подошла и повернулась к ней спиной. И снова она подождала немного и даже сбилась со счета. Прошло немало времени, прежде чем женщина наконец набралась смелости и расстегнула ее лифчик, после чего Соня вернулась на середину комнаты и позволила ему упасть на пол.

Вот как она выглядела. Та, которая даже Фабиану не хотела показывать себя. Теперь она стояла здесь перед сотней незнакомых людей и чувствовала, как напряглись соски. Зависело ли это от настроя в комнате или от прохладного воздуха из вентиляции на потолке, она не знала. Она не ожидала такой реакции, но это заставило ее почувствовать себя сильнее.

И вот она расстегнула и широкие брюки и позволила им упасть на пол. Остались одни трусики.

Наконец, она сняла и их и осталась стоять в тишине, обнаженная и беззащитная.

Что подумали зрители, она могла только догадываться. Раньше, в жизни до этого момента, это значило бы для нее все. Мнения всех этих людей. Теперь же казалось, будто они уравновесили друг друга.

Все, кроме одного.

Она видела его, но не стала останавливать на нем взгляд. Мужчина в инвалидном кресле. Такая же трусливая, как и все остальные, она перевела взгляд на следующего, подальше от того, что казалось, причиняет боль. Только сейчас она осмелилась взглянуть на него. Теперь, когда она сама была обнаженной, и так же, как и ему, ей нечего было терять.

Она не знала, что с ним произошло, через что ему пришлось пройти, но понимала, что это, должно быть, было ужасно. Единственное, что она точно знала, — он ее слушает. Несмотря на все, что он, должно быть, пережил, он совершенно точно ловил каждое ее слово.

Потому что он был здесь, тот, кто принадлежал ей, и с ним она чувствовала себя спокойно.

Она повернулась к деревянному ящику, лежащему на полу в нескольких метрах от нее, и медленно подошла к нему. Оказавшись рядом, она повернулась к зрителям, подождала еще минуту, а потом опустилась в него, легла на спину, вытянув руки по бокам и закрыв глаза.

Она проснулась от того, что крышка, которая стояла прислоненной к ящику, накрыла ее. После этого она услышала, как люди начали брать в руки разложенные по комнате отвертки и шурупы и принялись крепко привинчивать крышку к гробу. Время от времени кто-то ронял отвертку на пол — видимо, они делали это по очереди.

Только когда крышка была на месте, в комнате снова воцарилась тишина. Как будто они только что осознали, что все вместе помогали похоронить ее. И вот она снова заснула. По крайней мере, так ей показалось. Конечно, она не была ни в чем уверена. Время двигалось кругами.

Наконец кто-то, видимо, все же принял решение и убедил по крайней мере еще одного человека. Может быть, их было несколько. Но она отчетливо слышала, как четыре стальных каната, свисающих с потолка, были прикреплены к крюкам, которые находились на всех четырех сторонах гроба.

Затем ее стали поднимать все выше и дальше от могилы, в которую опустили всего несколько недель назад.

Астрид Тувессон закончила разговор, положила телефон в сумочку и выглянула с балкона на улицу. Если не брать в расчет громкий стук и сердитый звук работающей пилы в спальне, то можно даже сказать, что это был довольно приятный вечер. Такой вечер, когда лето проявляло себя с самой лучшей стороны и дул легкий прохладный ветерок.

Тем не менее на тротуарах и на открытой веранде кафе было почти безлюдно. Внизу на улице время от времени проезжало всего несколько машин. Вместо прогулок все сидели в своих гостиных перед включенными телевизорами в каком-то коллективном шоке.

Не из-за продолжающегося полуфинала между Германией и Италией на чемпионате Европы по футболу, а из-за новостей. Она могла видеть это в нескольких окнах дома напротив. Новостей о событиях в парке Тиволи в Копенгагене.

Всего несколько часов назад для подавляющего большинства это был еще один великолепный летний день в разгар отпуска. И никто и понятия не имел, что скрыто ото всех, что происходит на самом деле. Теперь же они все навсегда запомнят, что делали и где были, когда узнали о том, что произошло.

Пока только датчане во главе с Кимом Слейзнером провели несколько пресс-конференций и купались в лучах славы в результате проведенного ареста опасного преступника. Иначе все будет завтра, когда на своей пресс-конференции будет выступать она и расскажет обо всем, что они до сих пор держали в секрете. О трудностях сотрудничества с этими же датчанами. Обо всех предыдущих делах, которые, как они думали, были раскрыты, но теперь оказались взаимосвязанными. И о Муландере…

Она все еще не могла переварить это. У нее даже не было времени подумать об этом и о том, как она справится со всем, когда завтра будет сидеть перед толпами журналистов. Прямо сейчас она понятия не имела, что будет отвечать на их вопросы.

С тяжелым вздохом она села на стул на балконе, сумочка у нее на коленях все еще была открыта, и там, рядом с мобильным телефоном, прямо на серебристых упаковках с жевательной резинкой, стояла она, ожидая только ее согласия.

Астрид была хорошей девочкой, это точно. Последние сутки ее жизни не были похожи ни на одни другие за все время ее службы в полиции. Но они справились. Она справилась.

Теперь им оставалось только дождаться, когда в спальне наконец утихнет шум. Тогда они достигнут финиша и смогут увидеть самих себя в зеркале, и почувствуют гордость. Фабиан, Утес, Ирен и она сама. Гордость за то, что, несмотря на все ошибки, в конце концов им все-таки удалось поступить правильно. Так что неужели она сейчас не была достойна одного маленького глотка? Когда, если не сейчас? Всего один глоток, не больше.

Хотя она еще не решилась, одна рука уже опустилась в сумку и достала фляжку, в то время как другая отвинчивала пробку. Крепкий алкоголь обжег ей язык и оставил горячий пульсирующий след в горле. Как по команде распространилось по телу привычное тепло, и она мгновенно почувствовала, как опустились плечи, а тело начало расслабляться. Она сделала еще один глоток, и сразу после него еще один, прежде чем ей удалось взять себя в руки, убрать фляжку и затолкать в рот несколько подушечек жвачки.

— Значит, вот где ты прячешься.

Вздрогнув, Тувессон повернулась к Утесу, стоявшему в дверном проеме.

— Боже, как ты меня напугал, — она закрыла сумочку и встала. — Я только что разговаривала с Хегсель. Датчане, конечно, настаивают на том, чтобы взять на себя расследование и провести судебный процесс у них. Но последнее слово еще не сказано.