Эмили Локхарт - Мы были лжецами [litres]

Я хочу знать все, понять все; хочу прижаться к Гату, провести руками по его телу и никогда не отпускать. Но, наверное, это единственный способ для нас начать сначала.

«Будь нормальной. Сейчас же. Потому что ты нормальная. И можешь справиться».

– Это я умею.

Я вручаю ему кулек ирисок, которые мы с дедушкой купили в Эдгартауне, его лицо проясняется при виде сладкого, и это греет мне сердце.

На следующий день мы с Миррен берем небольшую моторную лодку и отправляемся в Эдгартаун без разрешения.

Мальчики не хотят ехать. Они собираются поплавать на каяках.

Я за штурвалом, Миррен ведет рукой по воде.

На ней мало одежды: верх от купальника в ромашку и джинсовая мини-юбка. Она идет по мощеным тротуарам города, говоря о Дрейке Логгерхеде и каково было вступать с ним в «половой акт». Так она это называет; ее ощущения о произошедшем связаны с запахом роз, фейерверками и американскими горками.

Она болтает, какую одежду хочет купить для первого курса в Помоне, какие фильмы посмотреть, какие проекты воплотить этим летом: например, найти в Винъярде место, где можно покататься на лошадях, и снова начать делать мороженое. Честное слово, она не умолкает минут тридцать, не меньше.

Завидую я ее жизни. Парень, планы, колледж в Калифорнии. Миррен отправляется в свое солнечное будущее, пока я возвращаюсь в Академию Дикинсона, где переживу еще один год снега и удушья.

У «Мурдика» я покупаю небольшой кулек ирисок, хоть со вчера еще осталось несколько штук. Мы садимся на лавочку в тени, и Миррен все болтает и болтает.

Еще одно воспоминание.

Лето-номер-пятнадцать, Миррен сидит рядом с Тафтом и Уиллом на ступеньках нашей любимой кафешки «Клэм шэк» в Эдгартауне. У мальчишек в руках пластиковые вертушки радужной окраски. Лицо Тафта в шоколадной ириске, которую он только что слопал. Мы ждали Бесс с туфлями для Миррен. Без обуви мы не могли зайти внутрь.

Ноги девочки были грязными, а ногти покрыты синим лаком.

Мы уже давно сидели, когда Гат вышел из магазина чуть дальше по улице. Под мышкой зажата стопка книг. Он быстро побежал к нам, будто бы пытаясь догнать, хоть мы просто сидели на месте.

Вдруг он резко остановился. Верхняя книга называлась «Бытие и ничто» Сартра. На тыльной стороне его ладоней все еще были написаны слова. Совет от дедушки.

Гат поклонился – неуклюже, по-дурацки – и вручил мне последнюю книгу из своей стопки: это был роман Жаклин Мориарти. Я читала ее все лето.

Я открыла титульную страницу. Она была подписана:

«Для Кади, со всем-всем-всем. Гат».

– Я помню, как мы ждали, чтобы Бесс принесла тебе туфли и мы могли пойти в кафе, – говорю я Миррен. Она перестает балабонить и смотрит на меня с ожиданием. – Вертушки. Гат подарил мне книгу.

– Так твоя память возвращается! Это замечательно!

– Тогда тетушки ссорились из-за поместья.

Она пожимает плечами:

– Немного.

– А мы с дедушкой поспорили из-за фигурки слоновой кости.

– Да. Мы только об этом и говорили.

– Расскажи мне кое-что.

– Что?

– Почему Гат исчез после моего несчастного случая?

Миррен крутит пальцем свой локон.

– Не знаю.

– Он вернулся к Ракель?

– Не знаю.

– Мы поссорились? Я сделала что-то не так?

– Я не знаю , Кади.

– Я расстроила его пару дней назад. Потому что не знала имен прислуги. И не видела его квартиру в Нью-Йорке.

Следует тишина.

– У него есть причины, чтобы злиться на тебя, – наконец говорит сестра.

– Что я сделала?

Миррен вздыхает:

– Этого уже не исправишь.

– Почему?

Внезапно Миррен начинает кашлять. Так давится, будто ее сейчас вырвет. Согнулась пополам, побледнела, покрылась испариной.

– Все в порядке?

– Нет!

– Я могу помочь?

Она не отвечает.

Я протягиваю ей бутылку с водой. Она берет. Медленно пьет.

– Я слишком далеко зашла. Мне нужно вернуться в Каддлдаун. Немедленно.

Ее глаза остекленели. Я даю ей руку. Ее ладошка влажная, и она едва держится на ногах. Мы молча идем к гавани, где пришвартована наша маленькая лодка.

Мама не заметила отсутствия лодки, но увидела кулек ирисок, который я вручила Тафту и Уиллу.

И снова бесконечные упреки. Ее лекции мне неинтересны.

Мне нельзя покидать остров без ее разрешения.

Мне нельзя покидать остров без взрослых.

Мне нельзя управлять лодкой, сидя на лекарствах.

Не могу же я быть такой глупой, что не понимаю, ну же?

Я извиняюсь, чего и хочет мама. Затем бегу в Уиндемир и записываю все, что вспомнила, – кафе, вертушки, грязные ноги Миррен на деревянных ступеньках, книгу Гата – на бумажках над моей кроватью.

Начинается моя вторая неделя на Бичвуде. Мы залезаем на крышу Каддлдауна. Это легко; мы просто никогда не решались раньше, потому что нужно было пробраться через окно в спальне тети Бесс.

Ночью на крыше чертовски холодно, зато днем с нее открывается чудесный вид на остров и на море. Я гляжу поверх деревьев, посаженных вокруг Каддлдауна и Нового Клермонта с японским садом. Я даже могу заглянуть внутрь дома с французскими окнами почти во всех комнатах первого этажа. Рэд Гейт тоже видно, хотя и не полностью, а также дальнюю часть острова, напротив Уиндемира, и залив.

В первый день мы принесли на крышу еду и старое покрывало для пикника. Мы ели сладкий португальский хлеб и плавленый сыр в небольших деревянных коробочках. Вытащили ягоды в зеленых картонках и холодные бутылки с лимонадом.

Мы решили приходить сюда каждый день. Все лето. Эта крыша – лучшее место на свете.

– Если я умру, – говорю я, пока мы смотрим на открывшийся вид, – то есть когда я умру, бросьте мой пепел в воду у маленького пляжа. И когда вы будете по мне скучать, то сможете взобраться сюда, посмотреть вниз и вспомнить, какой классной я была.

– Или спуститься и поплавать в тебе, – говорит Джонни. – Если будем ну очень сильно скучать.

– Фу.

– Слушай, ты сама сказала, что хочешь оказаться в воде у маленького пляжа.

– Я просто хотела сказать, что мне здесь нравится. Это было бы идеальное место для моего праха.

– Да, – говорит Джонни. – Несомненно.

Миррен и Гат молчали, поедая орехи в шоколаде из голубой керамической миски.

– Неудачная тема для разговора, – говорит девушка.

– Нормальная, – пожимает плечами Джонни.

– Я бы не хотел, чтобы мой прах остался здесь, – говорит Гат.

– Почему? Мы могли бы покоиться вместе на маленьком пляже, – улыбаюсь я.

– А малышня бы плавала в нас! – кричит Джонни.

– Какой ты противный! – рявкает Миррен.

– А что, это не так уж отличается от того чтобы пописать в воду, – говорит ей братец.

– Меня сейчас стошнит!

– Ой, да ладно, все туда писают.

– Я – нет, – говорит Миррен.