Джули Кларк - Последний рейс

Поэтому я не сбежала от тети Мэри, а, напротив, стала внимательнее вслушиваться в ее пьяные речи.

– Ясно, значит, ты, как и остальной мир, пока веришь в сказочки про бедного Рори, – усмехнулась она и отхлебнула из стакана. – Лучше послушай меня. В семье все знают, что мой братец щедро заплатил участникам трагедии. Зачем бы ему раскошеливаться, если все было так, как говорят?

Она хитро улыбнулась мне, и я увидела, что в уголки ее губ забилась розовая помада.

– Все они обаяшки, пока не вздумаешь показать характер. Если нарушишь правила, ты пропала.

На другом конце комнаты Рори громко рассмеялся над шуткой одного из братьев. Тетя Мэри проследила за моим взглядом и покачала головой.

– Ты похожа на Мэгги. Такая же милая девушка из простой семьи. И такая же честная, в отличие от этих лицемеров. Но Мэгги слишком часто спорила с Рори. У нее не получилось побороть его. И у тебя вряд ли получится.

– Зачем вы мне это рассказываете?

Тетя Мэри посмотрела на меня. Глаза ее слезились, а вокруг них залегли глубокие морщины.

– Эта семья – как венерина мухоловка. Красивая, но опасная. Попытаешься проникнуть в их тайны – и уже никогда не выберешься.

Она много выпила и останавливаться не собиралась – озлобленная старуха, распространяющая яд. И все же ее слова не давали мне покоя все эти годы, пока Рори становился все молчаливее и грубее. И ожесточеннее. Мне бы искренне хотелось верить в сказку, которую он старательно преподносил миру, однако его кулаки быстро выбили из меня это наивное желание.

Тетя Мэри умерла через пару лет после того разговора, последней из старшего поколения семьи Кук. Ее слова возникали в моей памяти всякий раз, когда я надевала подаренный ею ярко-розовый кашемировый свитер, – тихий шепот, зловещее предупреждение о том, что я могу повторить судьбу Мэгги Моретти.

С улицы доносится собачий лай, возвращая меня в реальность. Я запускаю видео с самого начала и снова до рези в глазах вглядываюсь в размытую розовую фигуру, однако не вижу ничего. Да, светлые волосы. Но короткие или длинные, не понять. Да, розовый цвет. Но никаких деталей. Сотни людей носят розовое, даже зимой в Нью-Йорке. К тому же Ева отсканировала билет. А значит, и на рейс села.

– Заварной кофе, пожалуйста. И оставьте место для сливок, – прошу я девушку в той же кофейне в четверг рано утром. Взгляда не поднимаю и лицо прячу под кепкой. Наступит ли день, когда я снова смогу смотреть людям в глаза и улыбаться?

Всю ночь мне не давало покоя то розовое пятно на экране. Сколько бы я ни прокручивала в голове разные сценарии, все упиралось в неоспоримый факт: человека с моим билетом зарегистрировали на рейс. Вряд ли Ева успела бы уговорить еще кого-нибудь поменяться билетами. И даже если бы ей удалось ускользнуть от контроля в аэропорту, ее отсутствие обнаружилось бы при пересчете пассажиров перед взлетом. Измученная, я проснулась в полном убеждении, что это все лишь совпадение. Мираж, вызванный чувством вины и желанием все исправить.

Я плачу за кофе и усаживаюсь в мягкое кожаное кресло, откуда хорошо просматриваются выход и улица.

Вчера, отчаянно желая дозвониться до Петры, с помощью нескольких статей из интернета я сумела сбросить пароль предоплаченного мобильника, найденного у Евы на кухне, и разблокировать его. Он вполне ожидаемо оказался пустым: ни фотографий, ни электронной почты, ни эсэмэсок. Для переписки Ева, видимо, использовала приложение «Уиспер», в котором сообщения стирались сами собой по истечении определенного времени. Те несколько фраз, что мне удалось случайно прочитать в день приезда, пропали. Я не следила за телефоном; возможно, приходило и что-то еще, но уже тоже удалилось.

Сбросив пароль, я первым делом набрала номер Петры. В мечтах я рисовала, как буду рассказывать ей о своем невероятном спасении и как она стремглав примчится сюда, постучит в Евину дверь, впопыхах бросив арендованную машину прямо у тротуара, и увезет меня прочь из этого ночного кошмара в безопасное место, например, в люкс роскошного отеля в Сан-Франциско, где мы назаказываем всякой вкуснятины в номер и будем за болтовней спокойно дожидаться, пока человек Нико не состряпает мне новый комплект документов.

Но вместо знакомого голоса с русским акцентом в трубке раздалось безысходное пиликанье. Номер больше не обслуживается. В отчаянии я попробовала переставить цифры, попала в продуктовый магазин, в садик и к старухе, которая говорила только по-испански. И я сдалась. Не зря Нико предупреждал: «Пути назад не будет. Прошлое должно исчезнуть. Навсегда».

Я смотрю в окно на пробуждающийся город. Появляются первые посетители, которые берут привычный утренний кофе и спешат по делам. Людей пока немного, наплыв будет позднее – перед началом занятий. К половине седьмого поток редких покупателей иссякает. Заканчивается и мой кофе.

Бариста выходит из-за прилавка и принимается протирать столик рядом со мной.

– Вы ведь не отсюда? – интересуется она.

Паника парализует меня, лишая дара речи. Неужели узнали? Однако девушке, похоже, просто хочется поболтать. Она продолжает, не дожидаясь моего ответа:

– Я всех знаю, кто сюда заходит – не по имени, конечно, а в лицо. Вы новенькая.

– Я здесь проездом, – поспешно отвечаю я и начинаю собирать вещи.

Она смахивает крошки со стола и смотрит на меня.

– Не торопитесь. Сидите.

Отходит к прилавку и принимается варить кофе. Я откидываюсь на спинку и наблюдаю, как меняются цвета на светофоре.

В половине восьмого в кафе становится людно, и я ухожу. Бариста машет мне на прощание рукой. Я отвечаю на ее улыбку, ощущая, как в душе пробивается забытая радость.

Сегодня чудесное утро – грех не прогуляться (и вообще, не вечно же мне сидеть взаперти). Поэтому вместо того, чтобы поспешить к Евиному дому, я сворачиваю на запад по Херст-авеню и иду вдоль северной границы кампуса, любуясь гигантскими мамонтовыми деревьями и аккуратными зелеными лужайками. У западной оконечности кампуса поворачиваю на юг и иду в противоположном направлении, огибая его с другой стороны. Это тот самый университетский Беркли, который часто показывают в кино и описывают в книгах. У здания студенческого клуба, прямо на лужайке, играют на барабанах, поднимая настроение тем, кто спешит на занятия и работу. Я шагаю по склону холма к старому каменному стадиону. Резкий порыв ветра продувает насквозь мою легкую куртку, я дрожу, но не могу оторвать взгляда от Сан-Франциско, окутанного белым туманом, темно-зеленых холмов на севере и моста Золотые Ворота, прочерченного изящной красной линией на фоне серых волн залива. Где-то там под пеленой тумана скрывается приют, в котором выросла Ева. Маленькая брошенная девочка, затерянная среди небоскребов, сверкающих на солнце.