Джули Кларк - Последний рейс

– Не тяни с остальным, ладно?

– Хорошо, – откликнулась Ева, и они вместе зашагали к выходу – больше на стадионе им делать нечего.

У ворот Декс остановился.

– Послушай, – начал он, – мы оба сейчас на нервах. И ты, в общем-то, права насчет осторожности. – Он махнул в сторону стадиона, где, судя по шуму, уже начался второй период. – Если хочешь, давай встречаться здесь, пока тебе не станет спокойнее.

Теперь, получив желаемое, он явно смягчился и выглядел уже не таким раздраженным. Ее союзник и захватчик. Защитник и тюремщик. Что бы он ни говорил и что бы ни делал, он не был ее другом и беспокоился не о ней, а о себе.

Ева посмотрела на него снизу вверх и сказала с благодарной улыбкой:

– Спасибо, Декс.

Главное – не давать ему повода усомниться в том, что она ведется на его манипуляции. Тогда он не заметит, как она сама манипулирует им.

Фиш ждал от нее новой партии, однако сегодня ночью Ева решила отложить работу и вместо того, чтобы спуститься в лабораторию, поднялась в кабинет и села за ноутбук. Настигшее ее на стадионе мучительное чувство одиночества – осознание, что рядом нет никого, кто может защитить и вступиться в решающий момент, заявив, что она не плохая и заслуживает второй шанс, – до сих пор не отпускало ее и изводило сомнениями. А возможен ли он вообще, этот второй шанс? Знание дает силу, как сказала Лиз. Ей единственной удалось пробиться сквозь стены, возведенные Евой, и что теперь станет с ними, окрепнут они или падут, Ева и сама не знала.

Приготовившись к худшему (что ее мать справилась с болезнью и счастливо живет в окружении семьи и друзей), Ева ввела в строку поиска ее полное имя – Рэйчел Энн Джеймс. В комнате было темно, горел лишь экран. За окном прошуршала машина, и снова воцарилась тишина, нарушаемая стрекотом сверчков.

Ева нажала «Поиск».

Экран заполнили строчки и фотографии. Ссылки на страницы в «Фейсбуке» и «Твиттере», на сайт Университета Небраски. Ева прокрутила результаты и открыла бесплатный сервис по поиску людей. Обнаружилось восемнадцать человек с таким именем, а вот возраст ни у кого не совпадал: ее матери сейчас должно быть около пятидесяти, а тут либо совсем юные девушки, либо глубокие старухи.

Еву трясло сильнее, чем во время самых опасных передряг с наркотиками. Хотелось бросить бесполезные поиски. Закрыть компьютер, вернуться к работе и все забыть. Впрочем, останавливаться уже поздно – она исправила поисковый запрос: «Рэйчел Энн Джеймс, Калифорния, некролог».

На сей раз первая же ссылка привела ее к цели. На экране появилась заметка из местной газеты Ричмонда, небольшого городка в нескольких милях от Беркли. О причинах смерти ничего не написано, указаны лишь дата и возраст, двадцать семь лет, и добавлено, что «у покойной остались родители, Нэнси и Эрвин Джеймс, проживающие в Ричмонде, штат Калифорния, и брат Максвелл (35)». И ни слова о Еве.

Уставившись в экран, она прислушивалась к пульсации собственной крови. В тот год ей исполнилось восемь. Третья приемная семья. Кармен и Марк. Возвращение в приют. И письмо от монахинь к ее родным. К тому времени ее мать была уже мертва, но бабушка и дедушка, Нэнси и Эрвин, только что освободившиеся от одной непосильной ноши, не стали брать на себя другую. Они отказались принять ее.

Еву так и подмывало распечатать некролог, постучаться к Лиз среди ночи и спросить ее, как это знание способно помочь ей и дать ей силу, если оно обжигает, сжирает ее как огонь, если ее пронизывает мучительная боль, точно от сотен порезов по всему телу.

Конечно, ничего этого Ева делать не стала. Она очистила историю поиска и закрыла компьютер. Комната погрузилась в темноту, а она отправилась работать, спрятав новый шрам на сердце рядом с остальными, за непроницаемыми каменными стенами.

26 февраля, суббота

Получается, Рори наврал мне по поводу того, что провести вместе выходные было идеей Мэгги. Факт, конечно, наводит на подозрения, однако сам по себе ничего не доказывает. Рори сообщил мне об этом, когда мы только начинали встречаться, и вполне естественно, что ему хотелось выставить себя в более выгодном свете; к тому же в итоге Мэгги все-таки согласилась на поездку. Значит, что-то заставило ее изменить решение. Я не знаю, какими методами действовал Рори, но только лишь упоминание о ссоре всколыхнуло волну жутких догадок. Как никто другой, я знаю, насколько страшен Рори в гневе, и легко могу представить, что произошло между ними в том доме.

Впрочем, все это умозаключения, записка достоверно доказывает одно – Рори и Мэгги ссорились, что и так ни для кого не секрет. Гораздо интереснее, какое отношение к событиям 1992 года имеет Чарли Фланаган. Я чувствую, что разгадка кроется именно тут. Не исключено, что он делал выплаты, на которые намекала тетя Мэри: незаконно снял деньги со счетов фонда и перевел заинтересованным лицам.

Мельком взглянув на часы, я вздрагиваю. Разгадывая загадки прошлого, я совсем забыла о настоящем: через полчаса мне надо быть в кафе. Я спускаюсь в кухню, открываю банку диетической колы и делаю большой глоток – какой-никакой, а кофеин. Если Чарли расскажет обо всем прессе, будет громкий скандал, Рори лишится всего. Я так и вижу заголовки в «Нью-Йоркере», «Вэнити фэйр» и «Таймс». Конечно, это лишь иллюзии, но такие упоительные.

Ставлю банку на стол и поспешно возвращаюсь в спальню – надо еще найти подходящие черные брюки и белую рубашку.

Когда я подхожу к кафе, Келли уже ждет меня в машине. Я открываю дверь и сажусь рядом с ней на переднее сиденье.

– Готова? – спрашивает она.

– Да.

У нее звонит телефон.

– Что опять, Хасинта? – стонет она в трубку. – Я еду на работу. Что?.. Ладно. Буду через пять минут.

Она нажимает отбой, тяжело вздыхает и разворачивает машину.

– Извини. Дочь. Оставила у меня в багажнике плакаты для задания по истории искусств.

– Ничего. Все нормально.

– Если бы это было индивидуальное задание, я бы и пальцем не шевельнула, – говорит Келли, – пусть бы сама расплачивалась за свою безалаберность, но они делают его с подругой… – Она вздыхает. – И кто все это придумывает?

– Что за задание?

– Сравнить двух художников двадцатого века. Подготовить презентацию с наглядными материалами, – процитировала она, закатив глаза. – Они там в этом Беркли повернуты на искусстве.

– А сколько твоей дочери?

По виду Келли не больше тридцати. И не скажешь, что у нее взрослая дочь.

– Двенадцать. Когда я залетела, мне даже восемнадцати не исполнилось, – поясняет она, заметив мой удивленный взгляд.

– Нелегко, наверное, пришлось.

Келли пожимает плечами.

– Мама меня чуть не прибила, когда узнала, потом здорово помогла. Без нее я бы ни с работой, ни с учебой не справилась. Она моя опора. И с Хасинтой отлично ладит. Они с ней как подружки.