Сабин Дюран - Что упало, то пропало

Женщина-полицейский проводила меня до дома и открыла дверь моими ключами. Она предложила зайти вместе со мной и заварить мне чашку чая, но я ответила, что со мной все в порядке. За остальным я наблюдала из окна маминой комнаты, пытаясь сложить воедино разрозненные куски того, что видела из-за рваных занавесок.

Полиция и адвокаты уже столько раз обсуждали случившееся, что я выучила их профессиональный жаргон: «синий свет» (машина полиции), «наружка» (полицейская машина без опознавательных знаков, используемая группой наружного наблюдения), «быстрое реагирование». Я знаю, кто имеет право официально подтверждать факт смерти, а кто не имеет. Я знаю, что на «астре» приехал инспектор, а в фургоне «форд транзит» — криминалисты. Они привезли фото- и видеоаппаратуру, полицейскую ленту для ограждения места преступления, перчатки и пакеты для сбора вещественных доказательств — все, что требовалось для обнаружения, регистрации и сбора улик.

Но в тот момент я ничего этого не знала. Я видела, как руки касаются забора, слышала, как скрипят сапоги, шуршат форменные брюки и переговариваются голоса.

За периодом повышенной активности последовал период бездействия. Не происходило ничего. То есть все машины так и стояли там, где стояли, заграждая проезд, огни так и мигали. Мой лоб, прижатый к холодному стеклу, онемел и больше ничего не чувствовал. А потом из дома вышли двое мужчин в зеленой форме [53] В Великобритании сотрудники скорой помощи носят темно-зеленую форму. . И вот тогда я увидела, вот тогда я точно поняла, что кто-то умер: они несли тело. Оно лежало на носилках, накрытое одеялом с головой.

Я знаю, что закричала. Знаю, что несколько раз ударилась лбом о стекло, потом появились синяки. Я помню звук и помню свои ощущения. Я хотела, чтобы у меня пошла кровь. Я хотела разбить себе голову.

Двери машины скорой помощи закрыли, а двое мужчин в зеленой форме уселись на переднее сиденье и уехали.

Я спустилась вниз и открыла входную дверь. Минуту или две стояла на крыльце, не в силах сделать шаг. На улице осталась одна полицейская машина. Я видела в отдалении набирающий скорость мотоцикл. На какую-то долю секунды мне захотелось повернуть назад, я почти ушла. Насколько легче были бы последние несколько недель, если бы я так и сделала. Но я не вернулась домой. Я спустилась с крыльца, прошла по дорожке и вышла на улицу.

Дверь в дом Тилсонов была закрыта, хотя во всех окнах горел свет. Я видела спальню Эйлсы — дальнюю стену, и тень поверх встроенных шкафов. Полицейский все еще охранял вход в дом, но теперь он стоял внизу крыльца и держал в руках папку. Из-за фуражки выражение его лица было не разглядеть. Он до середины расстегнул молнию на желтом жилете, и я отметила, как блестит пластиковый чехол рации, пристегнутой к его плечу. Еще подумала, что странно видеть неподвижно стоящего человека, которому, очевидно, нечего делать, но не смотрящего на экран телефона. Теперь все стоят, уткнувшись в телефоны, если выдается свободная минутка.

Они огородили тротуар сине-белой полицейской лентой: один конец привязали к старой стойке ворот, а второй — к штанге для душа, торчащей из живой изгороди с моей стороны. Вероятно, посчитали, что лучше так, чем завязывать узел на кустах. Или, может, они торопились, и так было проще. На ленте было написано «За ограждение не заходить», но повесили ее вверх ногами, в некоторых местах она закрутилась, в других смялась. Возможно, эту ленту использовали уже не в первый раз. Машина Тома тоже была обмотана лентой, прилипшей к заднему бамперу — этакая жуткая пародия на подарок на восемнадцатилетие.

Открылась входная дверь, из дома вышел полицейский, прошел по дорожке, нырнул под ленту ограждения и сел на водительское место полицейской машины. Я отступила в тень изгороди и ждала. Он тоже ждал, повернул зеркало заднего вида и несколько секунд рассматривал свой подбородок, потом что-то привлекло его внимание — он пригнул голову и снова посмотрел в направлении дома.

Я снова вышла из тени, посмотреть, куда смотрит он.

Эйлса.

Она стояла в дверях, прижимая к груди пакет, из которого торчал рукав джемпера. Лицо ее казалось абсолютно белым, словно черты были нарисованы на фарфоре, как у китайской куклы на обратной стороне ложки. За ней стояла женщина-полицейский, которая помогала мне дойти до дома. Она что-то сказала Эйлсе на ухо, та кивнула, и они вдвоем спустились с крыльца. Когда они дошли до ленты ограждения, женщина-полицейский приподняла ее, и Эйлса прошла, наклонив голову.

И тогда она увидела меня — и посмотрела на меня с совершенно ничего не выражающим лицом.

— Где Макс? — спросила я. — Где Беа?

Она ответила не сразу. Женщина-полицейский взяла ее за руку и тянула к машине. Эйлса продолжала смотреть на меня.

— Они у… — Она запнулась. — За ними приехали. — Она зажмурилась, пытаясь собраться с мыслями. — У Розы.

— Что случилось? — спросила я.

Женщина-полицейский открыла заднюю дверь машины и пыталась усадить туда Эйлсу. Она взяла ее за голову и пригнула, чтобы Эйлса не стукнулась.

— Я отравила Тома.

На следующее утро приехала группа криминалистов для проведения обыска. Они раскопали клумбы и прошлись по всему дому. Результаты вскрытия ожидали только через несколько дней, а для токсикологического анализа потребуется дополнительное время, но они быстро выстроили картину случившегося, вставляя в нее имевшиеся факты. Они нашли в саду болиголов, коробку с неиспользованными перчатками в кухне, счет за страхование жизни в сумке, кориандр в холодильнике. Эндрю Доусон дал показания. Полиция вскоре узнала про финансовые трудности, проблемы в браке, страхование жизни. Никто не упомянул мою записку, а я все думала о ней. Куда же она подевалась?

Меня допросили, но это был рутинный допрос — они беседовали со всеми соседями. Да мне и рассказывать было нечего. Они были прекрасной парой. А Эйлса? Все любили Эйлсу. Нет, я нечасто с ними виделась. Раз в неделю. Да, я видела ее накануне, она присматривала за мной. Я плохо себя чувствовала, попала в больницу. Проблемы с дыханием. Кашель. Простите, что кашляю. Это не заразно. Моя эксцентричность, состояние моего дома сработали в мою пользу. Они хотят зайти? Нет?

При первой возможности я навестила ее в отделении полиции и принесла все, что требовалось, — пакет с одеждой, гидрокортизон для рук, бутылочку с маслом черного лука из прикроватной тумбочки. Стало сложнее, когда ее перевели в тюрьму. Иногда я видела ее только мельком — как она поднималась по ступеням в здание суда, и еще в тот ужасный раз, когда она билась головой о дверцу автозака. В Бронзефилде я ее вообще не видела, хотя один раз нам удалось поговорить по телефону. Она жаловалась на еду, шум, жару.