Павел Давыденко - Ученица

«Веришь ли ты?», — прошептал ветер, шевеля голые ветки деревьев. Наверное, да. Хотя бы потому, что переобулась в старые кеды, валявшиеся в багажнике. Ответ пришел именно когда она завязала бантики — сначала левый, потом правый.

Вот сейчас ей послышались далекие звуки возни. Крик? Вроде бы нет. Но почему же сердце так колотится, почему рот пересох, а ладони вспотели?

Мария Владимировна оглянулась на «Пежо». Покусав щеку изнутри, она опустила мобильник в карман, посмотрела на кеды. Когда она лазила через забор последний раз? Вообще, такое случалось… потому что, она гуляла в компании мальчишек. Не то что бы пацанкой была, просто девчонок на районе жило только двое. Она и подружка.

Учительница огляделась по сторонам, подошла к калитке, прикидывая, как должно быть, глупо выглядит со стороны: взрослая женщина с маникюром, при макияже, лезет на калитку.

Изнутри ее будто подтачивал ледяной червь. «Больше медлить нельзя больше медлить нельзя больше медлить нельзя», — стучала кровь в голове.

Она карабкалась, упиралась носками в лист металла, пытаясь подтянуть тело. Спортзал посещала, но не сказать, что упражнения на перекладине были ее коньком.

Но вот теперь адреналин делал свое дело. Не без труда Мария Владимировна взгромоздилась на калитку, села на нее верхом — в промежность неприятно уперся холодный металл.

Она поискала глазами наилучшее место для приземления, помедлила и спрыгнула. Колена будто коснулся оголенный провод под напряжением, боль отдала в пятку. Мария Владимировна зашипела и поморщилась, сделала несколько неверных шагов, а после огляделась.

Ноготь на безымянном пальце обломился. В любой другой ситуации это бы расстроило Марию Владимировну, но теперь она лишь отметила как данность.

Дворик небольшой. Дом, крыльцо, по которому будто осколками льда рассыпано битое стекло. Мария Владимировна вдруг поняла, что теряет (тянет?) время, и огляделась, в поисках оружия.

Она хотела позвать Давыдова, но решила, что лучше не подавать голоса. По спине пробежали мурашки. Куда он делся вообще?

Взгляд Марии Владимировны наткнулся на лопату, валявшуюся в стороне от крыльца.

Потом сунула руку в карман — хватит ли ей одной перцовки? С лопатой неудобно… Она приняла решение и поспешила к разбитому окну.

Удивительно, как быстро человек втягивается… в безумие. Мария Владимировна замешкалась, оглядывая оконную раму с осколками, убрала крупные и кряхтя, залезла в дом. Порезала ладонь — боль и кровь отрезвили, заставили вспомнить, что идет все наяву, это не театральная постановка.

— Эй… — вырвалось из ее пересохшего горла. — Ау… Давыдов!

Только сейчас она заметила, как часто (и с перебоями) колотится сердце. Ей вдруг захотелось оказаться отсюда подальше. Стоило только приехать в эту школу, и опять началось… Разве не точило ее дурное предчувствие? Мария Владимировна отмахнулась от интуиции и знамений. Думала, заберет бумаги, документы, и поедет обратно — что может случиться?

Вот под ногами хрустят осколки, а в домишке будто шевелятся плотные тени. Шелест, шорохи.

— Д-дав-выдов? — спросила она осипшим голосом. — Это ты?

Что-то шуршало на полу. По спине учительницы пробежали ледяные паучки, волосы на затылке зашевелились. Нечто шевелилось на полу, ползло к ней. Потом издало хрип, замычало. Крик застрял в горле женщины, грудь сдавило, дышала она с трудом.

— М-мария… В-в…

— Давыдов?! У тебя кровь!

— Найдите, он… — пробормотал Турка и закашлявшись, попытался сесть. — Башка…

— Где… — пробормотала учительница и услышала возню. Тут же выудила из кармана перцовку. Ладони потные, баллончик выскальзывает. Учительница приготовила средство самообороны, нашарив подушечкой дрожащего пальца выступ на распылителе, чтоб пустить струю в нужном направлении, а не себе в лицо.

Турка тем временем сел. Голова у него не только болела, но и кружилась. Он провел пальцами по затылку — влажно. Ладонь слегка поблескивала даже в полумраке. Он пошарил рядом с собой и сказал:

— Монтировка у него.

— Давыдов, у тебя кровь.

— Насрать. Лена тоже у него.

Мария Владимировна помедлила, и Турка встал, пошатываясь. Бывало, когда напивался и потом ложился в постель, начинались «вертолеты». Ему даже нравилось это состояние. Вот сейчас происходило что-то подобное, только парень с трудом сдерживал желудок, который отчаянно норовил выплеснуть содержимое. Череп и вовсе грозил распасться по швам.

Учительница пошла на смутные звуки борьбы. После возгласа «уо-охм!», она ускорилась, мимоходом отмечая, что не зря переобулась.

Квадрат света в полу. Мария Владимировна остановилась, вытянув перед собой дрожащую руку с баллончиком. Ей казалось, что кисть затекла так, что в решающий момент палец не сможет вдавить пупочку.

— Тв-варь… — раздался шепот. — Мр-разь… Теперь вот все…

Мария Владимировна сделала еще один мелкий шажок и заглянула в проем. Показалась макушка, часть лба с прилипшей потной прядью волос. Следом появились глаза, тут же вспыхнувшие удивлением, а уже в следующий момент палец Марии Владимировны вдавил кнопку. Из баллончика вылетела струя. Глаза историка зажмурились, лицо сморщилось. В воздух взвилось перцовое облачко.

Андрей Викторович попытался стереть дрянь с лица, кожа тут же покраснела. При этом он на мгновение забыл, что стоит на ступеньках. Пошатнувшись, историк замахал руками, теперь уже чтоб сохранить равновесие, затем оглушительно чихнул и полетел в погреб спиной назад.

— И что дальше? — пробормотала Мария Владимировна. — Что он… — она заглянула в проем. Голова у Турки по-прежнему раскалывалась, он успел стошнить желчью, пол ускользал из-под ног. Турка подошел к проему, и тоже посмотрел вниз. Потом они с учительницей переглянулись.

Внизу, на земляном полу, лежал историк, раскинув руки. Еще виднелась босая грязная стопа — с этого ракурса не разглядеть, кому принадлежит.

Турка молча взял баллончик у Марии Владимировны, и полез вниз. Почему-то страх, что сейчас историк очнется, набросится на него — отсутствовал. Андрей Викторович не шевелился и не стонал.

— Давыдов! Аккуратнее там… Я сейчас…

Турка слышал слова так, как будто находился под водой. Он и двигался так же медленно. девушка, лежащая в подвале, походила на утопленницу. Вот, лежит на дне гнилого омута.

Наверное, мало кто из одноклассников или учителей смог бы опознать в бесчувственном теле Конову. Худоба, синяки и ранки по всему телу, проглядывающие сквозь рваное тряпье. Глаза закрыты, грудь не вздымается и не опадает. На тонкой шее вздулись бугры от пальцев изверга.

Турка упал на колени и приник к губам девушки, будто бы в поцелуе, и принялся вдувать в нее воздух. Хотя какой воздух, если они под водой? Сначала нужно поднять ее на поверхность… Он надавил несколько раз на тощую грудь двумя руками, как когда-то показывал Чапай на уроках ОБЖ, но тогда ученики лишь смеялись, ведь никто не верил, что это когда-то может потребоваться в жизни.