Павел Давыденко - Ученица

Вокзал дышал жарой. Запись из громкоговорителей, склеенная из разных женских голосов, повторяла, от каких платформ и путей отходят поезда. Воняло бензином, плавленым асфальтом, потом. Люди суетились, суетились — жизнь кипела.

Турку должно было радовать окончание школы, но он пока не понял до конца, как же это произошло. Выпускной у девятых классов был так себе, Турка туда и не пошел. Не верилось, что он никогда не вернется за парту, не увидит одноклассников. Экзамены промелькнули, причем даже с математикой вышло все не так страшно, как рисовала Дина Алексеевна.

— Через пятнадцать минут уезжаю. Даже не верится, — сказала Аня. Они сидели на лавочке, мимо проходили люди — все с чемоданами на колесиках. У Ани тоже был такой, его Турка уже затянул в купе, и теперь они вышли из душного вагона, чтоб посидеть напоследок. Аня улыбалась, но в глазах ее затаилась печаль.

— Увидимся. Может, я к тебе летом приеду. Если ты сама не вернешься раньше.

— Мамка-то отпустит? — усмехнулась девушка, и Турка принялся ее щекотать. Она отбивалась, хихикая.

— Ладно, хватит! Приедешь.

Только Турка знал, что не поедет он никуда. У Ани начнется новая жизнь, у него тоже. Они могли быть вместе, да. Могли вместе уехать. Могли.

— Десять минут, — сказал Турка.

— А тебе прямо не терпится, чтоб я свалила?

— Я… Ненавижу долгие прощания. Но тебя люблю. Как друга.

— Самая мощная френдзона в моей жизни. Ой нет, не щекочи больше… Я тебя обожаю, — Аня чмокнула его в губы, и бросилась к вагону — живая, ослепительная в своей юности и красоте, с искрящимися волосами и улыбкой. Потом побежала обратно и впилась в Турку губами. После показала язык, и заскочила в вагон, чуть не сбив с ног удивленного проводника в белой рубашке.

Турка посидел на лавочке, дождался, пока поезд медленно тронется. В фильмах и книгах провожающие бегут за вагоном, машут до последнего. А он просто глядел составу вслед.

— Ну как, читала дневник?

В палате стояла духота, несмотря на открытое окно. Только одиннадцать, а уже жарища.

Лена посмотрела на Турку поверх книги. Потом отложила ее. Турка вошел. Сегодня не хотелось слушать музыку. Он даже немного завидовал Ане, которая сейчас неслась навстречу новой жизни. Сам-то он все цепляется за старое.

Они посидели так минут пять. Потом Лена взяла кипу листков, потрясла. Оттуда выпали завитки мишуры. Приглядевшись, Турка понял, что это страницы, порванные на полоски. Лена оторвала от листа еще одну — бумага сочно хрустела.

— Ну и зачем? Это ж твой дневник… — пробормотал Турка. Он подумал, что, наверное, стоит послушать родных, и перестать сюда ходить. Следствие еще идет, но Стриженный ему больше не звонит. Если Лена заговорит, историк, и по совместительству, самый близкий из оставшихся в живых родственников Лены, проведет долгие годы на зоне. Если нет…

Двоюродную тетку Коновой пару раз Турка встречал здесь. Она сделала вид, будто его не узнала. Стриженный как-то обмолвился, что она изменила показания, мол, брат угрожал расправой и ей тоже. Больше никаких подробностей милиционер не раскрыл.

Вову отпустили. Он, как и хотел, уехал с мамой в Питер. Он позвонил один раз, сообщил новость и попрощался — разговор и минуты не занял, потому что Вова набрал товарища втихаря. Вова ничего не успел рассказать насчет своей судьбы, и его мама проклинала Турку на разные лады, потому что отчего-то уверовала, что все, что случилось с ее сыном, произошло по вине «этого Давыдова». Еще Вова успел сказать, что ему снятся кошмары: мертвый Тузов, истерический смех Шули. Последний выписался из больницы, но девятый класс будет проходит заново, уже в вечерней школе, так как его не допустили к экзаменам.

— Я прочла дневник. — Турка вздрогнул и поднял голову. Лена смотрела на него полными слез глазами. — Я тебя узнала и… все помню. Но думала, что… разве нужна тебе… такая? Разве нужна?

Он моргнул. Конова вырвала сразу жменю страниц, скомкала и отшвырнула. Порвала еще несколько исписанных листов. Попыталась разорвать всю кипу листков, но сил не хватило, и остатки распечатки спланировали на пол. Турка встал со стула, сделал неуверенный шаг и бросился в объятия Лены.

— Нужна. Конечно, нужна, — бормотал он, сжимая трепещущее тельце, чувствуя горький ком в горле. Оторвался на мгновение, увидел шрамы. Осыпал поцелуями щеки девушки, губы, шею.

— Почему, чтоб вспомнить что-то хорошее, нужно помнить и плохое? — прошептала Лена ему в ухо. — Почему?

— Потому что из истории ничего нельзя вырвать. На ней нужно учиться, — прошептал он в ответ. — Я тебя люблю.

— Тогда… мы будем учиться вместе. Я тоже тебя люблю.