Рэйчел Хаузэлл Холл - Женщина в бегах

Когда Виктор заснул, Натали присоединилась к Доминику, который поехал за гамбургерами.

— Ты преувеличиваешь.

Его глаза остановились на студентке колледжа, сидящей напротив него.

Натали покачала головой.

— Они играли шесть часов подряд. Сидячих мест не было, все стояли. Клянусь, я была как будто под кайфом, в воздухе было так много дыма от травки. И я больше никогда в жизни не буду слушать альбом Джорджа Клинтона и группы «Парламент», и ты не заставишь меня, нет, я не буду этого делать, точно не после прошлой субботы.

Доминик полил картофель фри кетчупом.

— Я не думал, что тебе так сильно нравится «Пи-Фанк».

— А мне и не нравится.

Она откусила большой кусок бургера.

— Не настолько. Шесть, блин, часов?

— Дай угадаю: ты пошла из-за парня.

Натали покраснела.

— Ему нравятся духовые инструменты. Группы «Парламент», «Тауэр оф Пауэр»…

— А потом?

— А потом ничего не произошло. Я стояла шесть часов, и он меня не обнял, не поцеловал, ни черта… Козел.

Он весело приподнял бровь.

— Это уж точно.

Они засмеялись громко, как с Виктором. Обычная студентка колледжа с любимым агентом ФБР, коллегой ее отца.

Он отвез Натали обратно на Линдон-авеню. Зеленые деревья вздымались вверх, в невероятно голубое небо, смягченное морской солью и непрекращающимся грохотом волн. Перед тем как поехать обратно в Сан-Франциско, Доминик проверил Виктора. Затем он обнял Фэй и пошел с Натали обратно к своему «Форду».

— Для него это много значит, — сказала Натали со слезами на глазах, — что ты так навещаешь его. Ты ему как сын.

Он смотрел на качающиеся ветви сосен.

— Дважды в месяц — этого недостаточно. Этого вообще недостаточно.

Она ухмыльнулась.

— Потому что у тебя так много свободного времени.

— Я знаю. Я все еще…

— Осталось совсем недолго.

Эти слова застряли у нее в горле.

— Мама хочет, чтобы я вернулась в колледж, ведь я выпускаюсь, но чувствую, что это будет переломный момент.

— Ты мне позвонишь?

— Он говорит, мне надо знать наизусть твой номер.

— Слева направо и справа налево?

— Ага.

— Я буду рядом, — сказал он, встретившись с ней взглядом. — Всегда.

Мысли Грей вернулись к ее визиту в квартиру Изабель Линкольн. Та одежда на полу в спальне — она принадлежала Ноэль Лоуренс? Были ли Ноэль и ее парень каким-то образом причастны к исчезновению Изабель?

Грей точно этого не знала, но зато знала, что Ребекка Лоуренс устала от выкрутасов своей дочери. Проблемы все еще ходили по пятам за этой собранной женщиной, как запах мокрого мусора от ее дизайнерских туфель. Несмотря на «Кадиллак» и дорогую сумочку, брючный костюм и прическу, Ребекка Лоуренс все еще занималась этим дерьмом — все из-за Ноэль. А теперь подруга Ноэль, Изабель, исчезла, и какой-то случайный П.И. появился в ее доме?

— Вот дерьмо, — сказала Грей.

Полуденное солнце пекло сквозь окна «Камри». Грей не только не поговорила со вчерашними людьми, но и добавила в свой список еще одно имя: Ноэль Лоуренс.

И, несмотря на черную семью, было странно, что Ребекка Лоуренс действительно не знала Изабель, хотя ее фотография теперь хранилась в квартире и на рабочем месте пропавшей женщины.

Еще один взгляд на «ОРО» — никаких недавних уведомлений — и Грей поспешила из Инглвуда.

Африканская методистская епископальная церковь на горе Гефсимания была известна не только своими потрясающими службами, но и своим расположением — через дорогу от лучшего ресторана традиционной пищи афроамериканцев в Лос-Анджелесе. Ресторан «Дулана на Креншоу» был даром свыше в те вечера, когда Грей хотелось хорошей еды. Такую еду готовила мисс Фрэнсин, еще одна из ее приемных матерей. Коронными блюдами мисс Фрэнсин был сладкий картофель с маслом и коричневым сахаром. Пирог из зелени с ветчиной, нарезанной кубиками. Тушеный цыпленок, который обжигал языки и набивал животы.

Пастор Бернард Данлоп съел много свиных отбивных с фасолью. На обоих толстых безымянных пальцах этого крупного человека были кольца с множеством драгоценных камней, а на золотой веревке на его толстой шее висел крест размером с дорожный знак. Но у него была милая улыбка, которая словно говорила Грей, что она может сказать ему все, что угодно, и что все, что она ему скажет, он расскажет только если Богу в молитве. Он сделал это для Изабель Линкольн, хотя по факту даже не знал ее.

— Я знаю, что она подруга сестры Ти, — сказал он, размешивая заменитель сахара в чае. — Они встретились сразу после того, как родители Ти погибли в автокатастрофе, еще в 2017 году. И она, и сестра Изабель однажды упали в обморок во время призыва к алтарю, после того как я поделился словом о свободе из восьмой главы книги Иоанна. Как Иисус прощает и побуждает нас идти из тьмы к свету. «Ибо если ты не веришь, что я — это Он, ты умрешь в своих грехах». Сестра Изабель была очарована этим посланием, и она просто… плакала. Я понимал, почему сестра Ти плакала, и, признаюсь, я думал, что Изабель была во внебрачных отношениях и что мои слова до нее дошли. Но я здесь не для того, чтобы судить. Я всего лишь служитель Божий.

Он потянулся к тарелке с печеньем на журнальном столике.

— Угощайтесь. Должно быть, вы любите сладкое.

— Печенье, пончики, мороженое… Я пытаюсь ограничивать себя, но…

Грей взяла овсяное печенье с изюмом. Кто она такая, чтобы отказывать себе в восхитительных десертах, предложенных одним из служителей Божьих?

— После этого Изабель спускалась к алтарю еще несколько раз, — продолжил пастор Данлоп. — Однажды я говорил о победе и преодолении отчаяния — она плакала, слушая это. А затем я говорил о поиске выхода из суматохи мира. Ей снова стало нехорошо, и хотя я считаю себя талантливым оратором…

Он постучал ложкой по краю чашки.

— Что-то случилось с этой молодой девушкой, и после этого я отвел ее в сторону и предложил помолиться с ней. Она приняла мое предложение и…

— Да? — Грей отпила из своей чашки.

Его взгляд упал на руки.

— Сестра Изабелла доверилась мне. Она сказала мне, что подверглась насилию. Эти слова сами по себе не шокировали меня — в церкви, к сожалению, достаточно забытых женщин, женщин, с которыми никогда не обращались достойно. Нет, я был шокирован, когда она рассказала мне о том, кто ее изнасиловал. Ее молодой человек, врач. Она сказала мне, что он заставил ее помимо всего отрицать свою черноту и угрожал убить ее. Она сказала мне, что никто никогда не поверит ей, если она расскажет об этом. А потом она сказала мне, что она сама в этом виновата.

Чашка в его руках дрожала.

— А потом она подняла рубашку и показала мне синяк, вот здесь.

Он показал на левую часть груди.

— Она сказала, что он толкнул ее на комод. А потом она показала мне синяки от его пальцев на левом бицепсе. Когда она показывала мне это, на ее лице было особое выражение. Выражение неповиновения. Выражение гордости.