Роберт Блох - Чучело белки

Он был уже не таким красным и попытался улыбнуться.

— А симпатичная она, правда? Я часто хотел завести себе живую, чтобы ее можно было приручить.

Мэри взяла со стола сумочку.

— Мне, пожалуй, пора. Уже очень поздно.

— Ну что вы, не уходите. Мне страшно стыдно, что я поднял такой шум.

— Да нет, дело вовсе не в этом. Просто я действительно очень устала.

— Но я надеялся, что мы, может быть, посидим еще немного. Я собирался рассказать вам о своем хобби. У меня в подвале что-то вроде мастерской…

— Я бы с удовольствием посмотрела, но я правда просто падаю с ног.

— Ну, что ж, ничего не поделаешь. Я провожу вас до мотеля; все равно, нужно еще закрыть контору. Клиентов, похоже, сегодня больше не будет.

Они вернулись в прихожую, и он помог ей одеться. Плащ он подавал так неуклюже, что Мэри почувствовала раздражение, однако вовремя сдержала готовые вырваться сердитые слова, потому что угадала причину его неловкости. Он боялся прикасаться к ней. В этом было все дело. Бедняга действительно был в ужасе от того, что находился рядом с женщиной!

Он взял фонарик и повел ее вниз к усыпанной гравием подъездной дорожке, огибавшей мотель у подножия холма. Дождь уже прекратился, но звезд все равно не было видно, и стояла полная темнота. Завернув за угол, Мэри оглянулась на дом. Окна на втором этаже все продолжали гореть. Может быть, старая женщина не спала — может, она слышала весь их разговор, закончившийся так шумно?

Мистер Бейтс остановился перед ее номером, подождал, пока она вставит ключ в замочную скважину и откроет дверь.

— Спокойной ночи, — сказал он. — Приятных снов.

— Благодарю вас. И огромное спасибо за гостеприимство.

Он открыл рот, но отвернулся, ничего не сказав. В третий раз за вечер Мэри увидела, как он краснеет.

Она закрыла за собой дверь и заперла ее изнутри. Некоторое время до нее доносились его удаляющиеся шаги, потом раздался характерный щелчок замка на двери конторы, расположенной рядом.

Она не слышала, как он ушел, потому что сразу принялась распаковывать вещи. Достала пижаму, тапочки, баночку с кремом, зубную щетку и пасту. Затем разворошила большой чемодан, извлекая со дна платье, которое собиралась одеть завтра на встречу с Сэмом. Платье нужно было хотя бы повесить на ночь, раз уж выгладить его не было возможности. Завтра все должно быть на месте.

Все должно быть на месте…

И вдруг она больше не была семи футов ростом. Вот только так ли вдруг? Может быть, это началось еще там, в доме, когда мистер Бейтс ударился в истерику? Что он такое сказал, что так задело ее?

Думаю, все мы временами немного сумасшедшие.

Мэри Крейн освободила себе место на кровати и села.

Да. Это была правда. Все мы время от времени слегка сходим с ума. Как сама она обезумела вчера, увидев эти деньги на столе.

И она была не в своем уме целые сутки — иначе каким образом она могла надеяться, что эта дикая выходка сойдет ей с рук? Тогда все казалось сбывшимся сном, и это и был сон. Безумный сон. Теперь она видела это.

Может быть, ей и удастся сбить со следа полицию. Но ведь Сэм начнет задавать вопросы. Кто из ее родственников оставил наследство? Где он жил? Как так случилось, что она никогда не упоминала его раньше? Почему она привезла наличные деньги, а не чек? Не возражал ли мистер Лоуэри, когда она так внезапно бросила работу?

И не нужно было забывать о Лайле. Допустим, она поведет себя именно так, как предполагала Мэри: свяжется с ней, ничего не сообщая полиции. Пусть даже она согласится молчать из чувства сестринского долга. Но это никак не изменит того факта, что Лайла будет знать . И осложнения будут неизбежны.

Рано или поздно Сэм захочет навестить младшую сестру жены или пригласить ее пожить у них. А этого никак нельзя было допустить. Мэри придется прервать всякие отношения с сестрой, и она не будет в состоянии объяснить Сэму причину этого; он не сможет понять, почему им нельзя даже съездить в Техас в гости к Лайле.

Нет, все это было сумасшествием.

И ничего нельзя было поправить, было уже слишком поздно.

Только… было ли?

Предположим, она хорошенько выспится — поспит часиков десять. Завтра воскресенье: если она отправится в путь с самого утра и не будет нигде останавливаться, она доберется до своего городка рано утром в понедельник. Раньше, чем Лайла вернется из Далласа. Раньше, чем откроется банк. Она занесет деньги и отправится на работу.

Естественно, устанет она страшно. Но от этого еще никто не умирал, а главное, никто ничего не узнает.

Ей, правда, придется объяснять Лайле, что случилось с ее машиной. Можно, например, сказать, что она поехала в Фейрвейл на уикенд, собираясь устроить сюрприз Сэму, но по дороге машина сломалась. Механик на техстанции сказал, что нужно менять мотор, и она решила, что машина того не стоит, отправила ее на свалку, купила эту развалину и вернулась домой.

Да, это будет звучать вполне правдоподобно.

Когда она все подсчитала, получилось, что эта поездка обошлась ей в семь сотен долларов. Столько стоила ее машина.

Но она была готова заплатить эту цену. Семьсот долларов — это совсем недорого, если покупаешь собственное душевное равновесие. Собственную безопасность. Будущее.

Мэри встала.

Так она и сделает, решила она.

И сразу же почувствовала, будто снова выросла до семи футов. Все было так просто.

Если бы она была религиозной, она помолилась бы. Но, не являясь таковой, она просто ощутила некую — как бы это сказать? — предначертанность всего. Как будто тому, что произошло, было суждено случиться. Тому, что она ошиблась поворотом, тому, что попала сюда, встретила этого несчастного мужчину, выслушала его исповедь-истерику, запомнила последнюю фразу, которая и привела ее в чувство.

В какой-то момент она была готова пойти и расцеловать толстяка, но потом, невольно хихикнув, представила его возможную реакцию. Бедняга, скорее всего, хлопнется в обморок.

Она снова хихикнула. Приятно было ощущать себя семифутовой; вопрос был лишь в том, поместится ли она в душевую кабинку. Ведь она обещала себе хороший теплый душ. Она смоет грязь с кожи, как позднее удалит ее из своей души. Очисться, Мэри. Стань белой, как снег.

Она вошла в ванную, сбросила туфли, наклонилась, чтобы снять чулки. Потом подняла руки, стащила платье через голову и швырнула его назад, в комнату. На кровать оно не попало, но Мэри не обратила на это внимания, расстегнула бюстгальтер, раскрутила его над головой и отправила в полет вслед за платьем. Теперь трусики…

Она немного постояла перед зеркалом, укрепленном на двери ванной, изучая свое отражение. Может быть, ее лицу и было двадцать семь лет, но к телу это не имело отношения. У нее была хорошая фигура. Чертовски хорошая. Сэму она придется по вкусу. Она пожалела, что он не может видеть ее сейчас. Дьявольски тяжело будет ждать эти два года. Но она вознаградит себя за потерянное время. Недаром говорят, что в сексуальном плане женщина полностью раскрывается лишь после тридцати. У нее будет шанс проверить это.