Дэвид Кроу - Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

Репортер местных новостей по радио сказал: «Огромная шина от промышленной транспортной техники ударила два автомобиля, причинив обоим серьезные повреждения. Свидетели видели, как шина катилась по Грин-авеню, и они утверждают, что она не отваливалась от грузовика».

На следующее утро, когда отец уехал на работу, мама задержала нас с Сэмом, уже собравшихся отправляться в школу.

— Дэвид, соседка говорит, она видела, как вы с Сэмом катили большую шину по Грин-авеню. Это правда?

Перед кем-нибудь другим я точно спасовал бы, но не перед мамой.

— Нет, — уверенно ответил я. — Совершенно точно, она отвалилась от грузовика.

— Мне тоже так кажется.

Она развернулась и пошла обратно на кухню.

В глубине души я надеялся, что полиция арестует нас с Сэмом и заберет из дому. Я мечтал, что нас отправят к какой-нибудь симпатичной бездетной супружеской паре. Иногда в новой семье на нас будут сердиться, но никого не станут бить, и мы потихоньку исправимся. Потом наши новые родители заберут к себе и Лонни с Салли.

Но каждое утро я просыпался в суровых реалиях семейства Кроу.

Наступил мой десятый день рождения, и я был счастлив. «Гэллап Джайнтс», моя команда детской лиги, впервые участвовала в турнире плей-офф. Две недели назад мы разбили «Доджерс», получив шанс стать чемпионами. Я был питчером, потому что единственный в команде умел бросать слайдеры и навесные.

Но это нас не спасло. «Ред Сокс» делали один хоум-ран [4] Хоум-ран — разновидность игровой ситуации в бейсболе, представляющая собой хит, во время которого отбивающий и бегущие, находящиеся на базах, успевают совершить полный круг по базам и попасть в дом, при этом не имеется ошибок со стороны защищающейся команды. за другим, а нам не удавалось добежать даже до второй базы. К концу последнего иннинга [5] Иннинг — это часть бейсбольного матча, в которой команды поочередно играют в защите и нападении. Всего бейсбольная игра состоит из девяти иннингов. они вели со счетом шесть — ноль. Двое наших игроков приготовились, я бросил мяч, и он тут же воткнулся в землю. Наш сезон был окончен.

Я потащился домой, но, когда вошел в двери, мама даже не упомянула про мой день рождения. Для папы это было типично, но мама обычно меня поздравляла и дарила что-нибудь очень маленькое и недорогое вроде пачки жевательной резинки. Но не в этом году. Вот до чего мы дошли — она забыла про мой день рождения.

За обедом в тот день отец схватил меня за локоть.

— Доедай, — сказал он, — и мы поедем прокатиться.

Прежде чем ехать, он решил сменить масло в нашем минивэне. Мы почти заканчивали, когда я споткнулся и разлил использованное масло на подъездной дорожке. Я вообще был очень неловким, если только у меня в руках не было бейсбольного мяча или «вишневой бомбы».

— Черт тебя подери! — воскликнул отец.

Я хотел было извиниться, но он заехал мне в живот кулаком с такой силой, что повалил на землю.

— Откуда только у тебя руки растут! Дислексия и на них действует, что ли? Давай поехали, пока ты еще чего-нибудь не напортачил.

Пока мы ехали к пустыне, он не говорил ни слова, но вена в форме буквы V опять пульсировала у него на лбу, а глаза выпячивались все сильнее. Сегодня он был особенно зол — грудь его раздувалась, словно отец собирался броситься в драку. Похоже, речь пойдет о маме.

На пустынном шоссе он съехал на обочину, заглушил машину и уставился в лобовое стекло. Несколько минут он сидел так, с дрожащими губами и подрагивающей головой, молча пожимая плечами. У меня начали потеть ладони при виде того, как отцовское лицо наливается кровью, а брови сдвигаются к переносице.

— Мы до сих пор не избавились от матери только из-за тебя, — рявкнул наконец он. — Остальным детям все равно, что с ней будет.

Он наклонился ко мне; глаза его сверкали от гнева.

— Ты — маменькин сынок. Мой отец умер, когда мне было двенадцать. Мне пришлось стать мужчиной. И тебе тоже пора.

Я вжался спиной в дверцу машины.

— Пожалуйста, не делай ничего маме!

— Она никому тут не нужна. Почему я не могу на тебя положиться даже в таких простых вещах?

Отец снова уставился в стекло. Я боялся этого момента с нашей первой поездки. После того, как мама спрятала его почту в Альбукерке, я понимал, что долго ей не продержаться, но все равно надеялся, что все будет хорошо. Лонни с Сэмом давно махнули на нее рукой. Мог ли я их за это винить?

Но она была моей матерью, и я ее любил — пускай она даже беспомощней пятилетней Салли. Я должен был защитить ее от отца и от всего мира. Это — моя работа. Будет несправедливо причинить ей зло или бросить ее.

Отец не стал дожидаться ответа. Он завел машину и покатил назад, словно все было решено. Сердце у меня сжалось еще сильнее; голова начинала кружиться от мысли, что мама может не дожить до сегодняшнего вечера. Дома, когда я открыл дверь, отец вошел в дом следом за мной. Это было странно — обычно он куда-то скрывался или сразу снова уезжал. Занавески оказались задернуты, в доме стояла полная тишина, свет не горел.

— С днем рождения, Дэвид! — закричали мои друзья, и Сэм включил свет.

На журнальном столике стоял торт с Ковбоем Биллом. Рядом грудой лежали подарки, а с другой стороны стояли стаканы с «Кул-Эйд». Десять свечек торчали из толстой белой глазури, в петле шоколадного лассо. Когда я вошел, мама быстро их зажгла.

Джо, Билли, Тинкер, Бенни и еще шесть моих товарищей из «Гэллап Джайнтс» загудели в дудки прямо мне в уши. Они хлопали меня по спине и шутили насчет хоум-рана, который я собирался забросить в последнем иннинге — когда мяч врезался в землю. Худший хоум-ран на свете.

Вайолет тоже там была. Она обняла меня. Мне нравилось думать, что она — моя первая девушка, но Джо утверждал, что она с ним целуется. Врунишка!

Мои друзья хлопали в ладоши и смеялись, и мне отчаянно хотелось остановить этот момент. Все улыбались мне, и мамино лицо светилось таким счастьем, какого я никогда у нее не видел.

— Загадай желание! — велела мне она.

Я задул свечи, страстно желая превратиться в кого-то другого и перестать быть Дэвидом Кроу. Отец повез меня в пустыню договариваться о том, как избавиться от мамы, пока она готовила мне такой потрясающий сюрприз, — это была самая злая шутка из всех, что он со мной сыграл. Я не заслуживал ни торта, ни подарков.

Изо всех сил стараясь не расплакаться, я только и ждал, пока все уйдут. Мне хотелось убежать, чтобы никто не увидел моих слез.

С отцом веселье всегда мешалось с болью и страданием. Мы должны были подчиняться ему одному.

Прошло два месяца с того разговора о маме, но у меня по-прежнему было тяжело на душе. В середине октября наша учительница подошла к моей парте и осторожно положила руку на плечо. Мне нравилась миссис Гарсия — она позволяла мне кривляться перед классом и почти не сердилась за это. Иногда она даже смеялась моим шуткам.