Дэвид Кроу - Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

— Мистер Родригес хочет поговорить с тобой у себя в кабинете, — сказала она. — Секретарь школы сейчас за тобой придет.

Все мои проделки тут же проплыли у меня перед глазами. Я делал массу вещей, из-за которых мог попасть в неприятности. Может, директор узнал, что я наступил ногой на картонку с молоком и обрызгал поварих в столовой? А может, учитель продленки видел, как я снова швырнул в Вайолет мячом? Она всегда на меня жаловалась, но я говорил себе, что в действительности она не против.

Когда секретарь вошла в класс и назвала мое имя, Вайолет ткнула в меня пальцем.

— Сейчас тебе достанется, придурок! — воскликнула она. — Наверняка мистер Родригес задаст тебе трепку и отправит в тюрягу. Ты этого заслуживаешь — ты самый отвратительный мальчишка в школе.

По пути к дверям я дернул ее за косичку уже второй раз за день, а она опять показала мне язык. По таким-то признакам я и решил, что нравлюсь ей, пожалуй, даже больше, чем Джо.

Я едва тащился к директорскому кабинету, и секретарь подталкивала меня в спину.

— Мне очень жаль, — шептал я себе под нос, чтобы потренироваться. — Это больше не повторится. Честное слово. В этот раз я обещаю. Только, пожалуйста, не сообщайте родителям. Очень вас прошу.

В приемной я глянул через окно на вывеску «Начальная школа Элеонор Рузвельт, база команды „Рейдерс“» и приготовился к худшему. Мистер Родригес, лысеющий мужчина с узкой полоской седых волос над ушами, сидел за деревянным столом и разговаривал по телефону. На стене справа от него висел диплом Университета Нью-Мехико, а рядом, на столе, стояла семейная фотография: сам директор, его жена и две дочки. Перед ним были разложены официального вида бумаги, где, судя по всему, описывались мои деяния.

Повесив трубку, он спросил:

— Ты знаешь, почему я тебя вызвал?

Я покачал головой.

— Но я больше так не буду! Честное слово.

— Хмм… — директор недоуменно покачал головой.

— Твоя мама сказала, ты любишь бейсбол, особенно нью-йоркских «Янки». Так что давай-ка сядем вместе и посмотрим последние пару иннингов финала мировой серии, а?

У меня отвалилась челюсть. Мама знала, что я люблю бейсбол больше всего в жизни, особенно нью-йоркских «Янки»: Микки Мэнтла, Роджера Мэриса, Клита Бойера, Бобби Ричардсона, Йоги Бэрра и Уайти Форда. «Янки» играли против «Джайнтс» из Сан-Франциско в мировой серии 1962 года. Я помнил всю их статистику и слушал репортажи со всех игр на своем маленьком транзисторном радиоприемнике.

Я представлял себя великим Микки Мэнтлом: подбрасывал в воздух мячи и ловил их или отбивал битой и бросался догонять. Сэм иногда играл со мной, но ему быстро надоедало. После какой-нибудь серьезной игры я надоедал всем вокруг ее подробными пересказами. Лонни с Салли закрывали дверь в свою комнату, когда видели, что я иду к ним.

Мистер Родригес принес два стула, включил небольшой телевизор у себя на приставном столе и велел секретарю принимать все его звонки.

— Мальчишкой я тоже обожал бейсбол, — сказал он. — Больше всего — мировую серию. Моей любимой командой были лос-анджелесские «Доджерс». Сейчас мне нравится Сэнди Куфакс, но «Янки» тоже хороши.

Как маме это удалось? Я не мог поверить, что она набралась смелости позвонить мне в школу и попросить, чтобы мне дали посмотреть финал мировой серии во время уроков, и не мог поверить, что мистер Родригес согласился.

Весь остаток дня я был счастливейшим ребенком на свете. Мы посмотрели последние четыре иннинга игры 16 октября. Я хотел, чтобы матч никогда не кончался. «Янки» победили со счетом 1:0, закрыв серию.

Несколько раз поблагодарив мистера Родригеса, я побежал домой и сразу бросился на кухню. Мама сидела с Салли за кухонным столом. Она вскочила с места, я ее обнял и держал так, казалось, несколько часов. Я описал ей все удары, попадания и ауты. Улыбаясь, она прошла к дивану, прилегла на него и стала задавать всякие бейсбольные вопросы, какие могла придумать, в том числе про Микки Мэнтла и его участие в игре.

Я чувствовал себя нормальным мальчишкой с нормальной мамой. Но потом вспомнил вечеринку на свой день рождения, ту ужасную поездку с отцом и его план избавиться от нее. Чтобы мама не увидела моих слез, я сбежал в подвал, а оттуда выскользнул на улицу через дверь гаража. Я бежал, сколько хватило сил, пытаясь хоть как-то избавиться от тоски и чувства вины.

В ту ночь я проснулся в слезах, весь покрытый потом.

— Что случилось? — шепотом спросил Сэм. — Ты заболел?

— Нет. Но маме грозит опасность. Отец может ее убить. И очень скоро.

Я хотел, чтобы Сэм что-нибудь ответил, но он молчал. Мой брат всегда держал свои соображения насчет нашей матери при себе, если только мы не собирались над ней подшутить или оправдаться от очередных неприятностей.

Сразу после окончания мировой бейсбольной серии в стране разразился кризис. Две недели отец сидел прикованный к телевизору и радио. Советский премьер Никита Хрущев собирается ядерной бомбой стереть США с лица земли, говорил он, потому что неженка Джон Ф. Кеннеди боится русских. Потом отец перешел к действиям и начал закапывать канистры с бензином, воду, консервы и батарейки у нас во дворе, готовясь пережить ядерную зиму.

В субботу утром отец отвез нас на склад, расположенный неподалеку, и проводил вниз, в подвал, где устроили импровизированное бомбоубежище, и мы провели там все выходные. Мама бродила туда-сюда, не зная, что делать, пока не увидела диван и пару кроватей для тех, кто собирался остаться на ночь. Она тут же устроилась на одной из них. Мы с Сэмом помогли папе и Лонни оттащить пятидесятикилограммовый мешок сушеных бобов в темный холодный угол рядом с нашими местами. Еще у нас было сухое молоко, канистры с питьевой водой и консервированная кукуруза. Отец сказал, что на этих продуктах мы сможем продержаться несколько месяцев, пока рассеется радиация.

Там были и другие семьи, а также члены недавно сколоченной волонтерской команды Гэллапа по охране порядка. Они баловались с фонариками и рассматривали выданные им складные ножи, обсуждая, что будут делать, когда на нас нападут. Но никто не придумал ничего лучше, чем и дальше скрываться в подвале.

Пока мы лежали на полу в своих спальных мешках, отец говорил нам, что ублюдок-коммунист Никита Хрущев нисколько не уважает слабака Кеннеди. Он кричал в темноту:

— После стычки в Заливе коммунисты поняли, что у нас тут правит жалкий сноб и кусок дерьма!

Я слышал, как люди отодвигаются подальше от нас. Две семьи вообще выбрались из подвала и поехали домой. Мы ушли на следующий вечер, но припасы оставили, подписав своей фамилией. Отец говорил, мы будем еще приходить и тренироваться, потому что приближается конец света.