Дэвид Кроу - Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

Он велел мне отнести мамину сумку в наш минивэн.

Что, черт побери, он задумал? Ему точно было все равно, станет ей лучше или нет. Либо отец везет ее в дурдом, как он сам выражался, в надежде, что она там и останется, или хочет убить и выбросить где-нибудь среди пустыни.

Когда мама, спотыкаясь, побрела к машине, я не удержался, подбежал к ней и крепко обнял.

— Прости, что так плохо себя вел!

— Ничего страшного, мой милый, — ответила она. — Ты же не нарочно. Меня немного полечат, и все наладится.

«Рамблер» задним ходом вырулил на улицу, и я помахал маме, но она сидела без движения и безжизненным взглядом смотрела в окно. Я ощущал страшное опустошение внутри, понимая, что мама никогда меня не простит — и что мне никогда не избавиться от отцовской смертельной хватки.

Лонни приготовила нам ужин, а когда мы помыли посуду, велела садиться за уроки. Наверху было чисто и прибрано — никаких следов хаоса, учиненного нами накануне. На мгновение мне показалось, что Лонни никогда не травилась аспирином, а я не разносил весь дом и не доводил маму до нервного срыва.

Отец должен был скоро вернуться, и я с ужасом ожидал, что «Рамблер» вот-вот въедет во двор.

В пятницу накануне Рождества в школе устроили вечеринку с пуншем, печеньями и разными играми. Все улыбались и болтали о том, что будут делать в каникулы. У кого-то были запланированы путешествия или визиты к дедушкам и бабушкам.

Когда мама уехала, скандалы в доме прекратились, но отец остался таким же вспыльчивым и непредсказуемым, как раньше. Он постоянно звонил по телефону в службу размещения при Бюро по делам индейцев и в госпиталь и кричал на персонал, а потом швырял трубку.

Я стал проводить больше времени со своими клиентами, которым развозил газеты; некоторые даже приглашали меня на чашку какао. Одна симпатичная дама подарила мне снежный шар, а другие давали мелкие монеты — даже один серебряный доллар.

Большинство наших соседей украсило дворы гирляндами, пластмассовыми статуэтками Иисуса и Санта-Клаусами. Доставив воскресные газеты, я на велосипеде покатил в Восточную Ацтекскую баптистскую церковь, где прятался Сэм, сбежав с Элефант-Хилл. У входа в церковь родственники и друзья приветствовали друг друга, желая веселого Рождества и счастливого Нового года, а потом скорей шли внутрь, чтобы спрятаться от холода. Вайолет тоже ходила в эту церковь, но я ее не увидел.

Отцу плевать было на Рождество — он сыпал проклятиями, говоря, что евреи провозгласили Иисуса богом, чтобы наживаться на чужой глупости. Будь мама с нами, она украсила бы небольшую елочку и припасла бы нам какой-нибудь подарок, один на всех.

Но в этом году ее дома не было.

В канун Рождества, когда отец вернулся домой с работы, Лонни накрыла стол из припасов, до того хранившихся в заброшенном бомбоубежище. Мы поужинали тушенкой, кукурузой и бобами. Когда отец вышел, мы вчетвером сбились в кучку и зашептались, а потом направились к нему в гостиную.

— Можно нам повидаться с мамой? Пожалуйста! — попросил я.

— Теперь она — не наша проблема.

Он оторвал взгляд от газеты и увидел, что мы, дети, все стоим перед ним. В кои-то веки Лонни, Сэм и Салли были на моей стороне — они тоже хотели поехать навестить маму.

— Ну ладно, — фыркнул он раздраженно. — Мы съездим к ней, но только один раз. Надевайте пальто и садитесь в машину.

Проезжая по городу, мы миновали магазин спортивных товаров «Стернз», до сих пор открытый для покупателей, запасавшихся подарками. Я любовался на сверкающие велосипеды в витрине и крутился на сиденье, чтобы как можно дольше не терять их из виду.

— Хорошо бы и нам такой! — сказал Сэм.

— Это точно.

— С какой стати дарить подарки на Рождество, если никакого бога нет, — рявкнул отец. — Христос притворился мертвым и обманул своих евреев!

Тряся головой, отец бормотал себе под нос:

— Где он сейчас, скажите на милость? А? Умер! И останется мертвым. Мария не была девственницей. Иосифа едва не прикончили за то, что он ее совратил и не хотел жениться. Нет никакого спасения. Мы просто умираем. Богачи поклоняются деньгам, а бедняки — Иисусу. Это все, что у них есть. Тупые нищие ублюдки! Только лицемеры дарят подарки! А я не такой.

Отец поглядел на Лонни, сидевшую спереди, потом перевел взгляд назад — на нас с Сэмом и Салли.

— И не вздумайте говорить матери, что она вернется домой — потому что она не вернется.

У меня внутри все сжалось. Я уже и не помнил, когда не испытывал постоянный ужас и у меня не потели ладони.

Может, подарки не делают людей лучше, но мне они все равно нравятся. Нравится делать в школе всякие поделки для родных. Я вспомнил, как мы смотрели с директором финал Мировой серии по бейсболу, а потом — как я отплатил маме за ее заботу, издеваясь над ней. Как мне может быть хорошо, если ей плохо?

Спустя два долгих часа мы подъехали к психиатрическому госпиталю Назарет, трехэтажному зданию в десяти милях от Альбукерке на Змеином холме. Пока мы шли ко входу, с неба на нас сыпались снежинки. Я взял со стенда брошюрку — там говорилось, что госпиталь держат монахини-доминиканки и он специализируется на психодраме. Я не знал, что это означает, но слово мне совсем не понравилось.

Мы последовали за отцом по уютному холлу, где стояла небольшая искусственная елка, украшенная огоньками. Игрушки — леденцовые тросточки, Санта-Клаусы и олени — свисали с ветвей, а внизу аккуратной пирамидой лежали подарки. Я немного успокоился, удивленный царившими в госпитале тишиной и умиротворением. Но им пришел конец, стоило отцу открыть рот.

Пожилая дама с седыми волосами и в очках, сидевшая за стойкой, спросила нас:

— К кому вы приехали?

— К Тельме-Лу Кроу, — ответил отец. — Она в отделении для психов.

— Мы не используем здесь таких слов, сэр, — заметила медсестра, перебирая бумаги у себя на столе.

— Предпочитаете «дурдом»?

Женщина проигнорировала его.

— Посещения разрешены до девяти, — сказала она, бросая взгляд на часы. — У вас только тридцать минут.

Отец ухмыльнулся:

— Мы не задержимся ни секундой дольше.

Женщина подняла телефонную трубку, но он продолжал говорить:

— Похоже, тут не все дома не только у пациентов, но и у персонала.

Медсестра поправила на переносице очки.

— Пожалуйста, подождите здесь. Сейчас вас проводят в комнату миссис Кроу.

Голос ее был спокоен, но поджатые губы выдавали недовольство. Отец ее разозлил.

Вскоре появилась симпатичная сиделка в белой форме и шапочке.

— Ну, дети, пойдемте со мной, — сказала она. — Сейчас вы увидитесь с вашей мамочкой. Она будет очень рада.

Полы в холле и коридорах были натерты до блеска. На дверях пациентов висели рождественские гирлянды. Старики в инвалидных креслах, сидевшие у своих комнат, провожали нас глазами. Взгляды у них были печальные, плечи — поникшие, но при виде нас они на мгновение оживлялись, думая, что мы к ним.