Микаэла Блэй - Мрачные тайны

Алиса вся вспотела во сне. Ханна немного сдвинула одеяло. Невозможно было закрывать глаза на то, что Алиса участвует в этих играх, — хотя именно это Ханна и делала. На теле дочери не было никаких следов, однако Ханна знала, что унижения оставляют шрамы на душе, — это в каком-то смысле даже хуже.

Мать взглянула на записку, которую держала в руках. Прости . Почерк Алисы. Ошибиться невозможно. Вопрос только в том, зачем она это написала и положила в кучу цветов у мемориала? Что она сделала? Вернее, что ее заставили сделать? Утром, проходя мимо мемориала, Ханна увидела записку и положила в карман.

Скатав бумажку в шарик, она решила спустить ее в туалет и сделать вид, что ничего не было.

Вернувшись в гостиную, Ханна поймала себя на том, что слышит странные звуки со всех сторон. В кухне что-то щелкало, из сада доносились какие-то звуки. Однако она не решалась даже посмотреть в окно, из боязни оказаться лицом к лицу с кем-то…

Возможно, кто-то следил за ней и теперь лишь дожидался момента, когда Стоффе уедет, а он все время уезжает.

Она резко обернулась — но поняла, что у нее за спиной всего лишь мирно гудит холодильник.

Она включила телевизор, зажгла все лампы, забралась на диван и натянула на себя плед, хотя ее прошибал пот.

Рассеянно она смотрела новости. Показывали крохотный репортаж об убийстве в Стентуне. Телевизионщики призывали общественность обратиться в полицию, если кому-то что-то известно. И на этом все.

Должна ли она позвонить им? Ей трудно было отделаться от мысли о журналистке, заглянувшей к ним на участок. Что ей здесь нужно? Пульс оставался учащенным, и она не знала, как успокоиться. Казалось, сердце вот-вот выскочит, ее трясло.

Сбросив плед, Ханна вышла в кухню. Достала пачку печенья и пакет молока. Налила себе стакан, достала три печеньки. Позвонить Александре? Но можно ли ей доверять? Никогда еще Ханна не чувствовала себя такой одинокой и беспомощной, хотя и осознавала, что во многом виновата сама.

Скоро вся пачка была съедена, а молоко выпито.

По телевизору теперь шли новости спорта. Сегодня была объявлена минута молчания в память об этом мужчине, которого забили до смерти после футбольного матча. Ханна никогда не понимала, почему футбол так тесно связан с насилием. Возможно, что-то происходит с мужчинами, когда они собираются в группу? Она радовалась, что Стоффе не интересуется спортом. Однако ее очень тревожил Карл — она видела, как на него влияют друзья. Ее ужасала мысль о том, как люди могут подбивать друг друга совершать ужасные вещи.

Глаза закрывались сами собой, но она не решалась заснуть.

Снаружи сверкало и грохотало. От каждого удара грома Ханна вздрагивала всем телом. Через некоторое время она выключила телевизор и на всякий случай выдернула провод из розетки.

Вспышки молнии освещали сад. Она смотрела на поля за окном. Казалось, что она что-то видит. Потом, правда, она вынуждена была признать, что ей померещилось, — когда новая вспышка осветила сад. Ханна съежилась в комочек под пледом.

Когда она проснулась, шея затекла, все тело было в поту. Гроза прошла, дождь барабанил по стеклам. Зевнув, Ханна решила подняться наверх и лечь в постель.

Она медленно, волоча ноги, поднималась по лестнице, мечтая поскорее добраться до постели. Как у нее хватит сил завтра пойти на работу? Она еще раз заглянула к детям, которые все так же мирно спали. Карл улегся, как положено, а Алиса сбросила с себя одеяло. Ее охватила тоска по тем временам, когда они были маленькие и хотели спать в ее кровати.

Войдя в спальню, она зажгла свет. Охнула. В первое мгновение даже не поняла, что видит, — сжалась изо всех сил, чтобы не закричать. Весь верхний ящик с бельем был выворочен на пол. Трусики, лифчики — все валялось вперемешку. Она совершенно растерялась. Кто это сделал? Дети? В испуге и растерянности она стала собирать вещи и складывать их на кровать. Только тут она заметила. На подушке лежала записка, написанная от руки. Взяв ее, Ханна прочла:

Ты такая милая, когда спишь. Я знаю, что ты сделала.

Кто-то заходил в дом и смотрел на нее, пока она спала? Почерк был ей незнаком.

Холодный пот заструился по спине. Записка выпала из рук.

Кто-то ходит по дому сейчас?

Хотелось закричать, но она молчала. Огляделась. Попыталась понять, что произошло, и рассудить рационально, не поддаваясь страху.

Достав телефон, лежавший в кармане, она собиралась позвонить в полицию, но передумала и набрала Стоффе.

— Кто-то бродит по дому, — прошептала она в трубку, когда он наконец ответил.

— Успокойся, зачем кому-то бродить по нашему дому?

— Кто-то вывалил из ящика все мое белье и…

— Что случилось? С детьми все в порядке?

— Да, кажется, да. Кто-то наблюдал за тем, как я сплю, и оставил записку.

Ханна умолчала о том, что еще было там написано.

— Я не понимаю, что происходит! — жалобно добавила она.

— Успокойся и говори потише, чтобы не разбудить детей. Сделай так: возьми бейсбольную биту, которая стоит с моей стороны кровати, и обыщи дом. Трубку не вешай. Если ты закричишь, я вызову полицию. Хорошо?

— Может, стоит позвонить им прямо сейчас?

Она изо всех сил пыталась сохранять спокойствие, однако ее трясло так, что она едва могла удержать в руках телефон.

— Не знаю, смогу ли я…

— Я почти уверен, что в доме никого постороннего нет, иначе с тобой уже что-нибудь бы случилось. Я вызову полицию, как только это потребуется. Не стоит без нужды привлекать к себе внимание, а полиция приедет за несколько минут, если возникнет надобность. Но помни, что не обо всем можно говорить по телефону.

Несмотря на ранее утро, солнце уже высушило следы ночной грозы, которая полночи не давала Эллен заснуть. Вместо того чтобы спать, она лежала и размышляла, как ей удалось за один день нарваться на жалобы из двух различных мест. Чем больше она думала, тем более странным все это казалось.

Выйдя из дома и спустившись по лестнице, Эллен остановилась и изумилась тому, как красиво солнце освещает яблони возле замка. Еще больше ее удивило, что она вообще обратила на это внимание. Это было совершенно непохоже на нее. Вскоре после этого губы у нее задрожали. В течение нескольких секунд ее не покидало чувство, что она вот-вот расплачется, но потом все прошло, и она пошла дальше по усыпанной гравием площадке перед зáмком.

Ее мучило похмелье, и она горько сожалела, что накануне перепила. Почему она не может пить как нормальный человек? Почему у нее нет никаких внутренних барьеров? Хотелось пообещать самой себе, что она никогда больше не будет пить, однако в глубине души она понимала тщетность этих попыток. Какое притворство — пытаться внушить себе такую мысль! Что из всего этого выйдет? Только несбывшиеся надежды на обещание, которое она все равно нарушит — а потом будет страдать мучительными угрызениями совести, потому что не смогла его сдержать. Лучше уж быть честной по отношению к себе и осознавать свои недостатки.