Павел Алексеев - Цвет махаона

Билл почувствовал слабость. Он упал на колени, не понимая, что происходит. Мороз обволок кожу, а перед намокшим взором расплывались темные пятна. Парень понимал, что это должно было случиться, но не думал, как скоро. Утром ничего не предвещало беды. Видимо, Мила к этому готовилась.

На столе стояла недопитая бутылка бурбона, под которой лежал листок бумаги с написанным маминым почерком текстом:

«Билли, сынок, прости меня, если сможешь! Я не могу так больше жить! Бабушка позаботится о тебе.

P.S. Джон твой отец. Мы боялись в этом признаться. Думали, что не поймешь его и не примешь. Прощай!»

Билл, стиснув зубы, завыл. Он смял записку и швырнул в сторону. В голове безостановочно крутилась фраза бабушки: «Мы художники своей жизни!» Он сходил в кухню за ножом и вернулся. В шоковом состоянии цветные моменты прошлого сменялись черно-белыми кадрами настоящего. Секунду назад мама с Чарли сидела на голубом диване, а стоило моргнуть – она висела в белой петле среди бездушных стен. Комната питалась морозом поздней осени. Билл не чувствовал холода, его телом овладел жар, по вискам тек пот. Взобравшись на табуретку, он начал перерезать веревку, один конец которой привязан к забитому в потолок крючку, а другой овивал шею матери. Спустя несколько минут хрупкое тело Милы упало на пол. Билл снял петлю с шеи, взял мать на руки и аккуратно положил на диван.

Он умылся в ванной и побежал к соседу мистеру Моррисону. Разум пришел в себя, и оттенки серого уже не тревожили, однако в голове все еще стоял подозрительный гул. На часах полночь. Улицы города в снегу. Вьюга насмешливо роняла Билла в сугробы, но он вставал и продолжал идти, утопая в них по щиколотку.

– Мистер Моррисон! – кричал Билл, ударяя кулаком по двери. – Мистер Моррисон, откройте, это Билл Бенктон!

Дверь открылась. Сонный Филип стоял в бледно-синей пижаме, на голове пешкой возвышался смешной ночной колпак.

– Что случилось, Билли?

– Мистер Моррисон, – задыхаясь, бормотал парень. – Мама… она повесилась…

Филип впустил его в дом и налил ему стакан воды. Сам ушел в свою комнату переодеваться. Билл в это время позвонил по телефону, находящемуся в гостиной, бабушке Розе. Не сказать, что та была ошарашена. По голосу чувствовалось некое равнодушие. Она сказала, что вызовет такси и в ближайшее время приедет. После этого Билл вызвал скорую помощь. Адрес даже не называл. Им хватило услышать фамилию Бенктон.

Дождавшись Филипа, Билл направился обратно в дом. Там все так же жутко, тихая музыка противно ныла, а в комнате главенствовал сквозняк.

– Жаль Милу, – уронив взор, произнес Филип. – Хорошая женщина была. Правда, алкоголь ей был совсем не к лицу.

Они присели на стулья и стали дожидаться бабушку Розу. Билл выключил проигрыватель, поставил на стол два стакана и налил в них бурбон. Моррисон фыркнул, глядя на стакан, и отмахнулся рукой.

– Сынок, алкоголь убивает все живое. Последний раз я пил, когда находился по работе в СССР. Это был 1959 год, если не ошибаюсь. Водка у них отменная, ничего не скажешь. Напился, а контракт полетел к чертям. После приезда на родину я решил бросить.

– Из-за водки?

– Что? – отвлеченно спросил Филип.

– Контракт полетел…

– Ааа… нет. Не договорились. А бросить решил из-за Мег. Она сильно заболела и не переносила запаха спиртного. Сам помнишь, какая она была на свадьбе Милы с Джоном…

– Не нужно! – отрезал Билл, с треском поставив стакан на стол. – Не упоминайте Джона!

Старик взглянул на Билла. Его пышные седые брови напряглись. Он шмыгнул большим носом и сказал:

– Если тебе человек не нравится, то не стоит всю семейную жизнь перечеркивать. В конце концов, ты…

– Хватит! – сказал Бенктон.

Хлопнула дверь. Вошла бабушка Роза. Ее лицо не отличалось от повседневного. Ни радости ни горечи не прочесть.

– Эта дрянь натворила дел и слиняла?! – сказала она. – Туда ей и дорога!

Несмотря на всю злобу, она подошла к телу. Ее лицо невозмутимо. В намокших глазах отражался свет ночника. Она безмолвно стояла полминуты, после чего набрала воздуха в легкие и ушла в кухню. Оттуда начал доноситься плач, тихое искреннее завывание, всхлипы, которые длились, казалось, нескончаемо. Как ты ни относись к родному человеку, плохо или хорошо, он всегда будет родным.

Филип посмотрел на часы. Время приближалось к часу ночи.

– Я пойду, – вполголоса сказал он. – Завтра с утра вернусь, и займемся подготовкой к похоронам.

Когда мама въехала в этот дом, Филип уже жил по соседству. Это был 1953 год. Спустя несколько месяцев родился Билл. Сам город начали заселять двадцатью годами ранее. Изначально Райли считался строительным городком. Только потом здесь появились фабрики, школы, детские сады и все пригодное для жизни молодых семей. Из всех старых соседей остались практически все. Только бутлегер Борман Мэдсен заселился в дом напротив в начале 60-х годов.

Позже приехали врачи. Они осмотрели тело и подтвердили смерть, что и без них было понятно.

– Смерть наступила между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи, – угрюмо произнес один из врачей.

«Вернись я с работы немного раньше, маму можно было бы спасти, – подумал Билл. – Но надолго ли? Проклятая работа! Нет… нет же… работа здесь ни при чем! Это моя вина. Я не уследил за ней! А мог ли? Мама утром вела себя странно. И бабушка решила уехать. Здесь все сыграло. Никто не виноват, кроме меня!»

– Нужно везти тело в морг, – произнес врач.

– Нет! – отрезал Билл. – Она останется здесь.

– Но это наша работа…

– Я сказал нет! – закричал Бенктон.

Мужчина взглянул на раздраженного парня, который встал в оборонительную позу. Бенктон выпятил грудь и выставил кулаки. Он и впрямь готовился ударить испуганного врача. Мужчина, не отводя глаз от Билла, поднял с пола свой чемоданчик с медикаментами и попятился.

– Простите, – сказала бабушка Роза. – Он не в себе.

– Зачем тогда вызывали? – спросил врач.

– Вероятно, Билли посчитал нужным вызвать вас, – сказала она. – Еще раз простите!

Мужчина хмыкнул, неодобрительно посмотрел на Билла, махнул головой коллеге, стоявшему в холле, и вместе они вышли из дома.

Билл просидел возле тела всю ночь. Он не смыкал век, постоянно о чем-то думал. Бабушка Роза иногда выходила из кухни, но, взглянув на тело дочери, возвращалась обратно и плакала. Билл подошел к бабушке и тихо сказал:

– Бабуль, я тебя люблю! Ты у меня одна осталась!

Та обняла внука и снова пустила слезы. Он не понимал, что должен испытывать в такие минуты. Ему не хотелось плакать, а улыбка невольно расплывалась по лицу.

Через некоторое время Билл приготовил завтрак, но бабушка отказывалась есть. Кусок в горло не лез. Бенктон же, напротив, съел яичницу, овощной салат и залил все это большой кружкой кофе. Он вел себя странно, не горевал, а иногда чему-то радовался.