Сергей Чечнёв - Капкан для германского короля

Как-то, еще на втором курсе, подбирая в Интернете материалы по Хольбейну, Митя наткнулся на «конспирологическое» обсуждение его знаменитого портрета семьи Томаса Мора. Он тут же открыл портрет, с восторгом нашел на нем все упоминавшиеся символы и понял, что «заболел» этой «арт-конспирологией» на всю жизнь. Он моментально включился в дискуссию, опроверг предлагавшееся прочтение знаков, развенчал доказательства того, что «Принцы в Тауэре» остались в живых, и в завершение нашел еще два тайных символа, не замеченных исследователями ранее и подтверждавших его правоту. Успех был ошеломляющим. Его работу напечатали в «Рикардианском бюллетене», издании Общества Ричарда III, и это при том, что Общество печатало только апологетику последнего Плантагенета, а Митины выводы были не в пользу Ричарда. Затем последовала «Меланхолия» Дюрера. Мите удалось провести свою работу по ее анализу как курсовую: ему было жаль тратить время, отвлекаясь – пусть и формально – от такого увлекательного исследования на какую-нибудь скучную, навязанную ему тему. Эта работа оказалась для него судьбоносной. Во-первых, он по-настоящему подружился со своим научным руководителем, профессором Орловым. Эта дружба была не только интересной – она не раз помогала Мите, поскольку профессор Орлов пользовался в Университете большим влиянием и мог составить серьезную протекцию. Позже Митя написал у Орлова диплом. А пока, сразу после защиты курсовой, Орлов познакомил Митю со своим другом, профессором Злобиным. «Вот Викентий, смотри, – сказал Орлов, беря Митю за руку, когда тот зашел однажды на кафедру, и подводя его к сидящему у своего стола мужчине средних лет в дорогом костюме с острыми чертами лица и сдержанным, идущим откуда-то из глубины взглядом. – Тот самый молодой человек, который покопался в „Меланхолии“ и кое-что откопал. Прошу любить и жаловать.» Орлов похлопал Митю по спине. Незнакомец слегка кивнул. «Злобин.» «Ну-ну-ну, – перебил его Орлов. – Давай без этой скромности, – он повернулся к Мите, – член-корреспондент РАН, директор института Новейшей истории, главный редактор журнала „Вопросы истории и культурологии“, ведущий специалист по оккультизму нацистской Германии, профессор Викентий Иосифович Злобин.» Орлов сделал жест рукой, указывая на своего гостя. Профессор Злобин невозмутимо кивнул головой. «Я хотел бы опубликовать вашу работу в нашем журнале. Не будете возражать?» С этой встречи началась их дружба. Во-первых, профессор Злобин оказался заочно знаком с Митиным отцом. И неудивительно: как специалист по оккультизму он занимался в том числе и рунной магией и, разумеется, знал всех серьезных исследователей по этой теме. Удивительным оказалось другое: ни Злобин, ни Митин отец не захотели знакомиться в жизни. Они обменялись электронными адресами и телефонами, вели переписку по научным вопросам, но общались по-прежнему заочно. Митя несколько раз приглашал профессора в гости, но тот вежливо отказывался, ссылаясь на занятость. Сам Митя часто бывал у Злобина – они проводили много времени за увлекательнейшими обсуждениями самых разных тем исследований друг друга, – однако, попытавшись как-то взять с собой отца, услышал от него то же самое «извини, занят, давай в другой раз». И во-вторых, оба почувствовали некое родство душ: Мите было интересно со Злобиным, а Злобину с Митей, и им совершенно не мешали ни разница в возрасте, ни разница в научном статусе.

Когда Митина курсовая вышла в виде статьи в журнале «Вопросы истории и культурологии», отец поздравил его. «Как я рад, – сказал он, задумчиво глядя на Митю, – что ты становишься настоящим исследователем. Я ждал этого и боялся, что ты выберешь другой путь. Ну а теперь, – отец протянул Мите руку и добродушно, широко улыбнулся, – добро пожаловать на борт!»

Отцу понравились Митины идеи, но он, как оказалось, напрочь отрицал «академический, умозрительный подход» к оценке и исследованию мистики во всех ее формах. Он считал, что Митя останавливается на полпути, рассматривая язык мистики как способ прочитать послания Мора или Дюрера, но не как средство изучения сил, реально влияющих на происходящее в этом мире. Отец считал это издержками «ученического менталитета». Чтобы помочь Мите поскорее избавиться от него, он предложил ему поездку летом на раскопки в Данию, на остров Зеландия, в окрестности городка Роскилле – отец считал, что именно там следует искать «места силы», в которых и можно почувствовать это влияние осязаемо, и предложил Мите поучаствовать в разгадках находимых там рунических надписей.

Именно в Роскилле, древней столице Дании, Митя по-настоящему познакомился с удивительным миром рун. Месяц пролетел незаметно. За этот месяц он многое узнал от отца. К тому же раскопки оказались неслыханно удачными: датским коллегам, которые и пригласили Ивана Никольского в гости, удалось найти на холме за городом, на небольшом удалении от церкви Св. Йоргена (в месте, которое Митин отец считал средоточием силы и в котором и сам Митя ощущал некую незримую энергию) – шутка сказать – сакральный камень викингов! Отец, а вслед за ним и Митя, ликовали вместе со всеми. Особенно же когда, отправив, как полагается, данные о находке в Департамент рун Совета по национальному наследию Министерства культуры Швеции для включения ее в Общий рунный каталог, занялись расшифровкой выбитой на камне надписи. Это не был один из тех текстов, к которым уже привыкли археологи: «Имярек вырезал сию надпись» (Митя всегда улыбался подобным надписям: желание человека оставить след в истории, написав что-то типа «Киса и Ося были здесь», протягивало прочную нить из современности в пещерное прошлое). Нет, это был осмысленный текст на трех строках, с упоминанием имен скандинавских богов и с наличием слов, значение которых ни один из членов экспедиции не смог определить сразу. Отец относил надпись к IV веку нашей эры, на что его датские коллеги только махали руками, утверждая, что таких ранних рунических надписей быть не может, но отец настаивал на том, что не поддающиеся интерпретации слова записаны на прагерманском языке, и что формула, включающая прагерманское слово slahit (разит), ему уже встречалась в некоторых надписях, была частью магических заклинаний, и это было крайне логично – найти ее здесь, в «месте силы».

Именно тогда, наблюдая за этими жаркими спорами и слушая горячие, страстные выступления своего отца, Митя по-настоящему понял, что значит рунология и сакральные знания в его жизни. В долгих обсуждениях с датскими коллегами Иван Никольский демонстрировал поистине энциклопедические знания, легко оперировал примерами из шведского Рунного каталога, единственный из присутствующих периодически упоминал имена Гвидо фон Листа и Карла Мария Вилигута – как позже узнал Митя, оккультных рунологов, чьи системы рун служили исключительно мистическим целям и потому не признавались академическими учеными. Сам того не заметив, Митя заразился отцовской увлеченностью. Он стал помощником и учеником своего отца. А меньше чем через год отец погиб…