Нолан Росс - Семья. История об отцах и детях, и чужаках

И в обоих случаях со мной рядом был Джейкоб Брамс.

Я и сам не заметил, как уже стоял в наспех надетой куртке на пороге дома напротив и настойчиво стучал в дверь, игнорируя кнопку звонка. И едва на пороге появился шериф Брамс, которого я так надеялся не видеть до следующего вызова на очередной допрос, я выпалил то, что готово было разорвать меня изнутри.

Так бывает, когда находишь нечто важное, или когда делаешь гениальное открытие – ты скорее спешишь поделиться этим открытием с теми, кто по достоинству может это оценить.

– Я знаю, кто мог похитить вашего сына!

«Мне всегда казалось, что мы с твоим отцом похожи, что мы – два сапога-пара. Наверное, нам просто легко было быть такими в семье, на которую ни разу не обрушивался шторм. Мне казалось, наша семья – лучшее олицетворение того маленького города, где мы жили. Тихая гавань, не иначе.

В тот вечер, ощущая за поясом прохладу револьвера, который я взяла из стола твоего отца, я наблюдала. Выжидала, ловя каждый шорох, каждый запах возле логова монстра, который украл тебя у меня.

И увидев меня, ты едва ли узнал бы в очертаниях и движениях свою мать. В тот вечер изнурённая переполняющим меня отчаянием я поддалась своей ненависти и желанию вернуть тебя любыми способами.

Наверное, именно в тот вечер я окончательно осознала, насколько мы с твоим отцом не похожи. Насколько по разному мы относимся к нашей семье и её защите.

Эндрю готов был ждать, готов был тщательно изучать улики, хотя главный подозреваемый – преступник! – был нашим соседом. Эндрю следовал давно выверенным маршрутам и ориентирам. Несмотря на то, что дело касалось тебя . Несмотря на то, что твоя жизнь была под угрозой. Эндрю просто снова и снова хватался за самые разные нити этого, как он называл, расследования (словно, игнорируя тот факт, что он ищет не украденную сумочку, которую вечно теряла миссис Адамс, а похищение собственного сына!)…

Шторм расколол, разорвал тот остров идиллии, что был нашей семьёй, разорвал в клочья нашу тихую гавань. Да, мы оба тебя лишились, но у нас были совершенно разные маршруты, разные ориентиры, способные помочь отыскать самое дорогое сокровище в этих послешторвомых развалинах – тебя.

В тот вечер я видела его, я говорила с ним – с твоим похитителем. Я смотрела на него, и даже боялась представить, что человек с его прошлым способен сделать с самым дорогим, что было в моей жизни – с тобой.

И чем больше он отрицал свою причастность, глядя мне в глаза, тем сильнее было моё желание сделать это – выстрелить, ранить его так же сильно, как своим молчанием и поступком он рвал на части меня: мои сердце и душу.

Твой крёстный уберёг тогда меня от этого поступка. Но, при этом, не сказал ничего банального или лишённого смысла, как это делал твой отец. Ник не сказал: всё будет хорошо. Нет. Ник поклялся, что этот подонок признается во всём. Поклялся, что сделает для этого что угодно.

В тот вечер я почувствовала себя не одинокой на своём пути. В тот вечер я увидела в твоём крёстном то, чего не замечала прежде – это с ним мы действительно были похожи. У нас один и тот же ориентир…»

Дора отложила в сторону ручку и в который раз обвела взглядом комнату сына, задержав взгляд на новой игрушке, которую они купили в единственном в их городе торговом центре: ещё совсем недавно, но сейчас, казалось, это было в другой жизни.

Другая жизнь… Эта мысль всколыхнулась внутри чем-то болезненным и неприятным, и Дора хотела было попытаться понять свои чувства, как делала это ещё в молодости, записывая всё в дневник, но голоса из прихожей заставили её захлопнуть тетрадь и поспешить вниз. Ведь один из голосов принадлежал Нику, человеку, с которым она чувствовала теперь ещё большую связь, чем обычно; Доре на самом деле казалось, что её с Ником объединяет какой-то негласный ориентир, благодаря которому, будто компасу, они и смогут отыскать Джейкоба. И лишь долгие годы спустя Дора с ужасом поймёт, насколько этот ориентир был неверным.

– Я знаю, кто похитил вашего сына!

Я был дураком. Я был слеп. В своих попытках помочь отыскать мальчишку я не заметил очевидных вещей: семья Джейка Брамса была слепа в тех же самых попытках. Чувства и желание вернуть Джейкоба домой затмевали собою всё.

И это можно считать нормальным, даже естественным, если бы только двое людей из этой семьи не являлись теми, чья работа заключается в том, чтобы мыслить здраво – полицейскими. Но они оба: и шериф – отец мальчишки, и его крёстный офицер-Ник от беспокойства и собственного бессилия никак не желали открыть глаза и оценить ситуацию так, как сделали бы, пропади чужой ребёнок.

И, быть может, я непременно им посочувствовал. Сделал бы это в том случае, если бы не являлся тем, кого они видели в окутавшей их тьме из горя и бессилия. Я был для них не «светом в конце тоннеля», а человеком, который мог дать ответ на вопросы: где Джейк Брамс? Жив ли он? Наша с Джейкобом связь являлась для них лишь грязной нитью, потянув за которую, можно отыскать всё, что они только могли себе вообразить.

Но на тот момент, стоя на пороге их украшенного по случаю рождества дома, я ещё не подозревал, насколько эти люди были не только слепы, но и насколько безумным решениям они готовы были поддаться ради спасения мальчишки.

Я рассказал им про свои воспоминания, рассказал про свою уверенность, что за Джейком изначально и уже давно, велась слежка.

– Почему вы не упоминали об этом прежде?

– Я не обратил на это внимания прежде, потому что был уверен, что…

– Уверены в чём?

– Что наблюдают за мной. Из-за моего прошлого я не могу избавиться от ощущения, будто на мне клеймо… Как бы это объяснить… Это словно быть обвинённым в краже в супермаркете: потом невольно будешь чувствовать на себе пристальные взгляды охранников, даже зная, что ты невиновен.

– А вы считаете себя невиновным?

Но даже в тот момент я ещё не осознал всю бессмысленность своих попыток помочь им. «Охранники из супермаркета» до сих пор были уверены, что инстинкт «воровать товары с полок» никуда у меня не делся. И им не важно: а был ли у меня этот инстинкт вообще.

Я не осознавал всей опасности, которой подверг себя, придя к ним в дом. Не знаю, отчего я решил, будто бы во второй раз такой поступок приведёт к чему-то иному, а не к негативным последствиям. Наверное, некоторым людям, вроде меня, судьба будет преподавать один и тот же урок снова и снова, пока он не будет усвоен. Вот только суть своего нравоучения я смогу понять лишь через десяток долгих лет.

– Зачем Вы…

– Тебе не кажется, что нам надо поговорить, Тейлор?