Нолан Росс - Семья. История об отцах и детях, и чужаках

Было ли виной моё нежелание заставлять мальчишку ждать меня напрасно, ведь сообщить ему о своём отказе я не мог (я не знал номер его телефона, да и не знал, был ли у него вообще телефон)? А может, всему виной было солнечное утро и те несколько дней, что я провёл в доме, как в темнице (в том числе и темнице своих мыслей и воспоминаний) – я решил, что проветриться определённо стоило. Равно как и поступить правильно. Пусть это и был «приказ» шерифа, но ведь я и сам прекрасно понимал: мальчишке надо больше проводить времени со сверстниками, как и мне самому.

***

На парковке у стадиона уже почти не было места: видимо, рождественская ярмарка во всех маленьких городах пользовалась успехом.

После я не раз проклинал себя, что туда пошёл. Как и проклинал за то, что решил сделать в тот день. Страшно представить, какие мелочи порой определяют то, как сложится наша судьба.

Мальчишку я заметил почти сразу. Он, прислонившись к капоту машины и что-то читал. Хотя, честно признаться, заметил я сперва вовсе не Джейкоба, а именно машину. Потому что она была полицейской. Тогда мне в очередной раз захотелось понять: когда же меня покинет это чёртово ощущение виновности; это чувство, будто за мной обязательно кто-то должен приглядывать, ведь меня заподозрили в ужасных вещах?

Тяжело выдохнув, я направился к мальчишке, который пока всё ещё не замечал меня. Как и не замечали мы все того, кто, в свою очередь, уже давно приметил для себя этого ребёнка. И даже через много лет ни одного из нас не перестанет мучить вопрос: почему ? Почему из всех детей этого города выбор пал на Джейка Брамса?

– Привет! – при виде меня улыбка озарила его лицо, – Выступление папы начнётся через двадцать минут, поэтому мы можем пока пойти отыскать его, а потом…

Меня вдруг кольнуло острое желание спросить, где он пропадал все эти дни, приехали ли его родственники, не холодно ли ему без шапки, что он читает или даже какой подарок он бы хотел на рождество – вопросы начали появляться в моей голове совершенно хаотично и в большом количестве, словно в попытке наверстать упущенное или в надежде продлить это по какой-то причине приятное для меня общение хотя бы ещё на полчаса.

Но вместо этого, я сказал нечто совершенно неподходящее к моему настроению, да и для моей собственной обдуманной дома речи:

– Мы не можем больше общаться, – я сказал это, словно не желая давать Джейку надежду на то, что я могу сегодня стать причиной его хорошего настроения. Да, я сразу перешёл к сути проблемы, делая это совершенно не так, как планировал с утра.

– Почему?..

Лишь увидев, как радость тает в его глазах, я мысленно выругался. Но, успев облажаться, я решил быть негодяем уже до самого конца.

– Пацан, тебе нужно найти друзей своего возраста.

– Но мне не нужны другие друзья, мне нужен ты…

– Парень… Ты меня слышал.

– Ты больше не хочешь меня видеть? – как и я, в своём желании поскорее с этим покончить перешёл сразу к сути, так и мальчишка, к моему удивлению, спросил внезапно о самом главном.

И в его глазах не было ни слёз, ни мольбы, ни обиды. А в голосе была даже некая бравада. Словно в глубине души он надеялся, что на такой прямой вопрос я не смогу ответить так же резко, как и начал этот разговор; что я начну сомневаться или утешать его.

И я действительно хотел бы этого: всё ему объяснить. Но не стал. Ведь я знал, что должен ответить и как должен это сделать.

– Я больше не хочу тебя видеть.

Потом я буду ещё долго вспоминать глаза этого ребёнка, крепко прижимающего к себе яркие комиксы, в которых добро побеждает зло. Сам того не желая, я буду помнить его образ, его взгляд много лет, слишком долго. Дольше, чем должен помнить человек, утверждающий, что у него нет привязанностей.

Буквально на следующий день Джейкоба Брамса похитили.

Говорят, любая катастрофа, любая трагедия всегда имеет предпосылки. Будь то мистические предзнаменования в виде всюду мерещащихся знаков или череда реальных мельчайших действий, каждое из которых в конечном итоге и сформировало тот самый взрыв, именуемый катастрофой .

Старшая, закрытая школа Мелроу-Фолс, штат Массачусетс

– Тейлор, Главацких! Не на меня надо сейчас смотреть – страница четыреста семьдесят шесть – изучаем схему! Живо, живо! Я сегодня не собираюсь торчать тут с вами до полуночи!

– У Вас какие-то планы на вечер, сэр?

– Если не начнёшь работать, Тейлор – планы на вечер будут у тебя: уверен, ведро и швабра в спортзале успели соскучиться за каникулы по тебе.

– А Вы, сэр?.. Вы успели соскучиться по мне за каникулы?

Потом я часто пытался вспомнить цепь предпосылок и знаков, которые, наверное, должны были заставить меня насторожиться или держать дистанцию, или поговорить с директором, или встретиться с родителями этого мальчишки – сделать что угодно, лишь бы не игнорировать странное поведение своего ученика.

Наверное, именно так я и должен был поступить, вот только ничего из происходящего на занятиях и вне них ни разу меня не насторожило. Ни разу не заставило подумать о возможных последствиях.

Было ли мне просто немыслимо такое развитие событий? Считал ли я это настолько нереальным, что именно поэтому и не заметил угрозы?

Или же, напротив (и эта мысль мне неприятна настолько, что каждый раз прожигает всё моё существо, добираясь до самых костей), мне всё это нравилось, и я знал о некой запретности и неправильности каждого из мельчайших событий… и именно поэтому не желал это прекращать?

Если бы меня судили за кражу, драку или рукоприкладство, даже по отношению к ребёнку (пусть и грозящее наказание было тоже серьёзным), я всё равно не чувствовал бы себя так . Мерзко. Уязвимо. Отвратительно. Так же, каким было и то, в чём меня обвиняли.

Сексуальное домогательство до несовершеннолетнего.

Да, уже после всего я часто пытался вспомнить. Но не только знаки и предпосылки, но и своё отношение к «происходящему» (как не раз говорили в суде) между мной и моим учеником Дином Тейлором.

Знаете, как говорят: мы непременно чувствуем приближение того, что способно если и не уничтожить нас, то превратить жизнь в настоящий ад. Вот только, сидя тогда на скамье подсудимых, я снова и снова перебирал события и мельчайшие детали, которые привели меня к таким последствиям: в место, где даже адвокат смотрел на меня с неприязнью; и я никак не мог отыскать начало цепочки этих событий.

Именно так было и накануне роковой даты – двадцать шестого декабря: сегодня я тоже ничего не почувствовал, хотя опасность надо мною нависла в разы страшнее, нежели обвинения в сексуальном домогательстве. Я ощутил лишь раздражение, граничащее со злобой, когда в мою дверь постучали так, словно давали понять: не открой я её сейчас же – она будет снесена с петель.