Нолан Росс - Семья. История об отцах и детях, и чужаках

Но именно она помогла мне окончательно избавиться от неприятных воспоминаний и сосредоточиться на текущем моменте, хотя и добавила ещё больше непонимания. Потому что все эти месяцы я был уверен, что шериф прекрасно осведомлён о том, что у мальчишки «появился друг в моём лице».

Я не знал не только что ответить, но и что чувствовать.

Джейк Брамс, который о любом событии в своей жизни способен был говорить часами, не заботясь об ушах собеседника – и не рассказал обо мне и нашем общении собственному отцу?

Наверное, именно тогда я впервые это почувствовал: свою собственную привязанность к нему. Потому что меня в тот момент беспокоило не то, что было должно. Не тот факт, что теперь шериф может предположить, будто это я попросил Джейка ничего не рассказывать – нет. Меня волновало другое.

Мне было неприятно и даже… обидно от мысли, что мальчишка мог считать меня кем-то недостойным для звания «друг», о котором можно рассказывать родителям. Было ощущение, словно Джейк и сам понимал всю странность и некоторую неправильность нашего общения, и именно поэтому хранил меня словно не самую приятную тайну.

– В таком случае, могу сказать, что вы, шериф , зря носите это звание и получаете жалованье, раз узнали о том, что ваш сын хранит такие тайны у вас под носом.

У меня нет привычки (особенно после произошедшего) задирать копов или делать что-то, способное вывести их из себя (будто они после этого снова вломятся ко мне в дом и непременно найдут очередное доказательство того, что я виновен в чём-то ужасном). Но сейчас мне хотелось сделать даже нечто большее, нежели просто подтрунивать над стоявшим напротив представителем закона и отцом мальчишки, поступок которого и привёл меня в это состояние уязвимости. На какое-то мгновение мне захотелось действительно выглядеть перед шерифом преступником, не заслужившим свободы.

Я словно искал в его возможной реакции спасение, избавление от того, кто проник мне в душу, и кого я сам не хотел, да и, наверное, был не в силах из этой души удалить.

В то мгновение я ещё не знал, что именно мне это и предстоит будет сделать. И именно этот поступок и станет началом почти десятилетия в аду: для меня и Джейка Брамса.

– Тайной и загадкой для меня остаётся лишь то, что такой человек, как вы…

– Что вы сейчас хотите сказать, шериф? Какой человек?

– Взрослый, – ответил шериф, помедлив и, как мне показалось, с трудом подобрав слово взамен тому, что чуть было не сорвалось с его языка, – Зачем такому, как вы, общаться с моим десятилетним сыном? Зачем простить его пригласить вас к нам в дом?

– Я не просил…

– И я бы мог подумать, что всё дело в желании сблизиться с моей семьёй – семьёй копа. Не знаю… Из-за связей? Или других привилегий, которые я могу обеспечить, будучи вашим соседом, хорошим знакомым или даже другом. Но…

– Но?

«Но отметка в личном деле говорит о других ваших слабостях, нежели о простом желании подружиться со стражем закона», – прежде чем шериф ответил, в моей голове невольно успело пронестись продолжение его мысли, о которой мы, казалось, знали оба.

– Но за все эти месяцы вы не сделали ни единой попытки узнать родителей… своего юного друга. Поэтому, да, главной загадкой для меня остаётся причина, по которой взрослый мужчина проводит в обществе чужого ребёнка столько времени, сколько, по словам Джейка, проводили вы. И, пока вы не ответили, позвольте предложить одно единственно верное решение для этой задачи.

Я молчал. Потому что в словах шерифа были те самые крохи правды, которые, словно осколки, жалили меня сейчас изнутри. Почему я действительно не сделал всего вышеперечисленного? Почему в моей голове ни разу не появилось мысли пойти и познакомиться со взрослыми людьми, проживающими в доме напротив?.. А тем временем шериф продолжал:

– Не втаптывайте себя в ещё большую грязь, в которой уже находится ваша репутация, ваше имя. Я обещаю не распространяться о вашем прошлом. Но я вполне могу выполнить свои обязательства хотя бы перед жителями этого города (ведь они должны знать, кто поселился рядом с ними), если вы не выполните… если не сделаете то единственно правильное, что должны. Поговорите с моим сыном и прекратите с ним всякое общение.

– Кто из нас его отец, шериф?

– Меня он не послушает…

– Ох, интересно, почему бы это?

– Советую уладить этот вопрос до праздников.

– А вы умеете устроить ребёнку счастливое Рождество.

– Устрою. После того, как именно вы его испортите.

– Хотите успеть стать отцом года?

– Хотите быть приличным человеком в глазах жителей этого города?

И с этими словами шериф покинул мой дом, оставив после себя ворох неприятных мыслей и воспоминаний.

Прошло несколько дней с тех пор, как в моём доме побывал шериф Брамс. Всего несколько дней, которые я провёл в плену не самых приятных мыслей. Но целых несколько дней, одиночество которых ни разу не было нарушено мальчишкой по имени Джейк Брамс.

И, пребывая в неведении о тех причинах, по которым он ни разу больше не появился на моём пороге (а делал он это обычно по нескольку раз в день), я малодушно размышлял и надеялся, что шериф всё же выполнил свой отцовский долг самостоятельно и доходчиво сумел объяснить сыну, что за человек является соседом их семьи, и почему Джейку больше не стоит к нему приближаться.

Да, несмотря на неприятное ощущение в груди от мысли, что этот мальчишка больше не будет врываться в мою жизнь, я был рад тому факту, что мне не придётся самому заводить с Джейком разговор, пытаясь объяснить, почему мы больше не можем общаться. А варианты такого разговора казались мне один хуже предыдущего. Даже расставаясь с бывшими подружками, я столько времени не проводил над обдумыванием возможных слов. Ранить каждым из которых мальчишку мне совершенно не хотелось.

Но, как оказалось, все мои малодушные надежды на то, что такой разговор никогда и не состоится, не имели под собой почвы и были разрушены внезапно прозвучавшим одним единственным ударом в дверь. Открыв которую, я никого не обнаружил. На крыльце были лишь детские следы и оставленный лист бумаги, сложенный вчетверо. Подняв и развернув его, я узнал почерк мальчишки. Узнал даже не по прописи букв, а по построению предложений, которые «звучали» на листе так же требовательно и непосредственно, как и в жизни. И эти слова, несмотря на то, что мне предстояло сделать, всё же заставили улыбнуться:

«Жду тебя сегодня после обеда у школьного стадиона. Там будет ярмарка и папу пригласили произносить какую-то речь. Я хочу вас познакомить, не переживай, он тоже классный! Не вздумай не прийти, я знаю где ты живёшь.;)».