Нолан Росс - Семья. История об отцах и детях, и чужаках

Но, наполняя тогда мою корзину всякой праздничной чепухой, мы оба ещё не знали, что впереди нас ждал почти десяток ужасных, тяжёлых, бесконечных лет заключения. И что это было последнее рождество мальчишки, которое он провёл с семьёй, а я сам – на свободе…

– Мой ответ не изменился, пацан. И он по-прежнему отрицательный.

– Но почему?

Я развернулся с подносом чёртового печенья, которое даже не знаю по какой причине согласился испечь вместе с этим мальчишкой, и столкнулся с его недовольным взглядом. Он смотрел на меня так, будто я своим отказом портил ему какие-то гениальные и давно разработанные планы.

– Почему ты не можешь отпраздновать это рождество у нас дома? Или хотя бы прийти к нам накануне? Или на следующий день? Почему?

– Пацан!.. Лучше скажи мне, почему мой совершенно очевидный отрицательный ответ тебя никак не может устроить?

И прежде чем этот ребёнок начал спорить, я с грохотом поставил поднос со слегка пригоревшим печеньем на кухонный стол, словно ставя точку в этом нелепом споре. Почему я не могу пойти в дом Брамсов и отмечать рождество, которое, к слову, я и прежде то не особо жаловал? Что за дурацкий вопрос? Почему…

Ну, не знаю, может, потому что его папаша – коп, как и его лучший друг тире крёстный мальчишки, о котором последний прожужжал мне все уши за эти дни: его любимый крёстный Ник приедет на рождество, ну что за радость!

А вместе с ним, наверняка, ещё несколько таких же родственников-представителей того или иного закона, каждому из которых наверняка известно о моём прошлом, из-за которого я никогда не смогу устроиться на нормальную работу, потому что каждого из работодателей я буду вынужден поставить в известность о случившемся – к этому обязывает закон. Обязывает любого, кто был даже замечен и просто оштрафован за преступление сексуального характера, не говоря уже о тех, кто пребывал на скамье подсудимых и был оправдан лишь благодаря «стечению обстоятельств». А тут ещё и преступление над ребёнком… И чёрта с два хоть кто-то однажды поверит мне, что ничего из того, в чём меня обвиняли, я действительно не делал.

Я ожидал увидеть обиду на лице мальчишки, но он просто подцепил с подноса самое, на мой взгляд, уродливое печенье и, откусив, принялся домывать посуду, которой ушло, как по мне, слишком много (как и усилий) ради приготовления того, что во много раз вкуснее и практичнее можно было купить в магазине.

Тогда я ещё не знал, что мальчишка и не думал сдаваться. И на случай моего отказа его у него был не самый лучший «план Б», о котором я не догадывался. Поэтому в тот вечер я мог лишь облегчённо вздохнуть, радуясь, что эта тема закрыта…

Оставшись наконец один, сидя за ноутбуком, я отвечал на последние заявки от заказчиков. Надо признать, теперь таким людям, как я, живётся гораздо проще – интернет позволяет зарабатывать на жизнь, не проходя унизительную процедуру трудоустройства в тех или иных офисах, конторах, магазинах – там, где непременно твоё дело, попадая из рук в руки, обязательно окажется причиной отказа для того, чтобы принять тебя на необходимую должность.

Оторвав взгляд от монитора, а свои мысли – от не самых приятных вещей, я посмотрел на мерцающую гирляндами ёлку, которую несколько часов назад мы установили и украсили с мальчишкой; я не смог сдержать улыбку.

Всё это было… странно? Неправильно? Странно и неправильно одновременно? Всё чаще я пытался понять и найти причины, по которым присутствие этого мальчишки в моей жизни делает эту самую жизнь лучше. Украшает её, делая это точно так же, как и мерцающая в углу комнаты ёлка – украшает мой холостяцкий и лишённый всякого уюта дом.

Я не любил детей. Ни в одном из смыслов, включая тот самый, из-за которого сидел в прошлом на скамье подсудимых. Но Джейк… Находясь рядом с ним, я словно и не видел в его лице ребёнка – напрочь забывал об этом факте. Джейк Брамс был не похож ни на кого из тех детей, с которыми мне приходилось иметь дело, когда я работал преподавателем в одной из частных школ. Иногда у меня было ощущение, словно кто-то (в бога я не особо верил, особенно после несправедливости, случившейся в моей жизни) по ошибке наделил тело ребёнка уже повзрослевшей, смышлёной душой, которой было в этом теле тесно, было тесно в том отношении к себе, которое доставалось столь юному человеку от взрослых: будь то учителя или родственники.

В этот момент я ощутил подобие укола совести. Вот что мне стоит переломить себя и, наплевав на на всё, сделать этому ребёнку приятное – принять его приглашение и несколько часов повыводить из себя шерифа и его дружка-копа своим присутствием? Ведь я невиновен ! Тогда какого чёрта я веду себя так, словно это неправда?

Но стоило только этим мыслям появиться в моей голове, а желанию всё же пойти в дом Брамсов – в моём сердце, как вдруг настойчивый стук в дверь заставил меня резко втянуть носом воздух; заставил испытать внезапное чувство дежавю: пережить тот момент, когда точно с таким же стуком однажды ко мне пришли из полиции с требованием проехать с ними в участок по подозрению в преступлении, совершенном против несовершеннолетнего…

Я открыл дверь, и это чувство дежавю как нельзя лучше подтвердило присутствие шерифа, Эндрю Брамса, на моём пороге.

– Мы можем поговорить? О моём сыне.

Двое суток спустя

– Мой ответ не изменился, шериф, и он по-прежнему отрицательный. Я не похищал твоего мальчишку, я ничего не делал с Джейком Брамсом! Ты слышишь меня?? Меня хоть кто-нибудь может услышать, чёрт бы вас всех побрал?!

– Мы можем поговорить? О моём сыне.

И, не дождавшись ответа, равно как и приглашения войти, шериф переступил порог моего дома, на несколько мгновений оставив меня с не самыми приятными мыслями на заметённом снегом крыльце.

– Да, конечно: заходите, шериф, будьте как дома, – с долей сарказма произнёс я, не без труда отбросив оцепенение, вызванное нахлынувшим дежавю, и зашёл в дом следом, закрыв дверь.

Я тут же отметил блуждающий по комнате взгляд шерифа, не обратившего на мои слова ни малейшего внимания. Этот взгляд, подобно ненавязчивому, но цепкому рентгену, исследовал сейчас каждый метр моего жилища, что был доступен для взора. Я видел, как этот взгляд задержался на тарелке с печеньем, на ёлке, на стакане с остатками горячего шоколада, который не допил мальчишка.

– Джейк сегодня рассказал мне о вас.

Я непонимающе уставился на шерифа, ненавидя при этом то, как всё моё существо внутренне напряглось от этого заявления.

« – Дин всё нам рассказал о вас!.. Чёртов ты сукин сын!..»

– Рассказал, что у него появился… друг. В вашем лице, – уточнил шериф, видимо, заметив моё недоумение от своих слов; при этом он невольно (или нарочно?) сделал многозначительную паузу перед словом «друг».