Виолетта Векша - Страшная сказка

– Хорошо… Я постараюсь тебя не задерживать, ты наверняка устала… – он откашлялся и, вроде, смутился (а может мне это только показалось?). – Вопрос первый. Ты знаешь парня по имени Марк Аттье?

– Да.

Краем глаза я видела, как мать приложила руку ко рту.

– Прекрасно, прекрасно… Уже хоть что-то. Этот день ты провела с ним?

Я против воли опустила под его натиском глаза.

– Да.

– Вышеупомянутый молодой человек вел себя с тобой неподобающе, проявлял насилие или принуждал к чему-либо?

Один вопрос – и я уже там, вернулась на нашу поляну, к краю обрыва. Впивающий, вбирающий, кажется, саму жизнь из моей глотки поцелуй, его руки, обхватившие меня, словно клешни, и грубые движения его губ, не позволяющие ни вздохнуть, ни оказать сопротивление.

– Нет, такого не было, – с запозданием ответила я.

– Ты уверена?

– Абсолютно.

– Это значит «да»?

– Да, – я закатила глаза.

– Хорошо. Откуда на твоей футболке свежая кровь?

– Я прокусила губу… У меня такая привычка дурацкая.

– Дурацкая привычка… Чудесно.

В этот момент вошел отец. В одной руке он нес дымящийся чай, в другой держал пару бутербродов.

– Спасибо, пап, – я улыбнулась отцу, взяла из его рук пылающую жаром чашку и с удовольствием сделала большой глоток.

– Мм… продолжим. У меня к тебе, Софи, последний вопрос, – сказал шериф, и я невольно напряглась.

– Я хотел бы переговорить с твоим знакомым, может, ты знаешь адрес, по которому проживает мистер Аттье?

Ох. А не жирно ли вам будет, а, мистер Я Хочу Всё Знать?

– Это имеет отношение к делу?

– Разумеется, – прищурив глаза, медленно произнес мужчина.

– Мм… нет. Я не знаю, по какому адресу проживает Марк, – ответила я, с силой сжав в кармане куртки исписанный рукой мужчины чек.

– Отлично. Так я и думал, – Джек повернулся к моей матери. – Я узнал всё, что было необходимо. Составлением рапорта я займусь уже завтра. Если Софи захочет с вами поделиться, – он с легкой улыбкой взглянул на меня, – я уверен, она посвятит вас во все подробности сегодняшнего дня.

И мужчина, ссутулившись и кивком попрощавшись, вышел из гостиной. Хлопнула входная дверь, и комната погрузилась в тяжелую тишину.

Я сидела на диване, ела бутерброд и запивала его сладким чаем. Я чувствовала себя уставшей, просто ужасно вымотанной.

– Итак… – мать уже отошла от шока. Ее ноздри раздувались, в глазах пылал чистый огонь, в руке, точно снаряд, готовый в любое мгновение выстрелить, зажат желтый карандаш, которым она до моего прихода марала безжалостно измятые листы бумаги.

Она встала передо мной, уперев руки в бока. Вкрадчивый, по-змеиному шипящий голос пополз по гостиной.

– Рассказывай… дорогуша, – мать выплюнула мне это слово в лицо так, словно долгое время сдерживала в кровоточащих деснах свой змеиный яд.

– По правде говоря, у меня нет желания что-либо говорить сейчас, – ответила я, стряхивая крошки с колен и демонстративно позевывая.

– Нет, Соф, довольно! – Карандаш полетел куда-то за диван. – Хватит с меня этого позора, что был здесь сейчас. Говори живо, где ты была.

Я устало подняла на нее глаза.

– Последнее, что я видела – это как здоровенный верзила хватает тебя за задницу, словно обезумевший зверь, и насильно заталкивает в машину. Соф, да меня чуть удар не хватил!

Я перевела взгляд к открытому настежь окну – небо было уже совсем черное, с улицы не доносилось ни звука, будто весь мир уснул под угольным, в белых крапинках, покрывалом.

– Ты позволила себе… А это что такое?! – она совершенно обезумевшим взглядом впилась в надетую на мне кожаную куртку.

– Это его, да?? Того ушлепка? – взвизгнула женщина, потом вдруг протянула ко мне руки и стала яростно срывать с меня черную косуху.

– Прекрати! Ты что, спятила? – вскричала я, вскакивая с дивана и вырываясь из ее цепких пальцев.

– Ну всё, хватит, – отец встал между нами.

– Хватит? Разуй глаза! Ты что, не видишь, во что превращается наша дочь?!

– Вижу, – отец устало потер переносицу. – Только Софи устала, ты тоже измотана. Это был тяжелый день, и нам всем нужен отдых… Утром Софи всё нам расскажет.

– Но…

– Завтра. Ты поговоришь с ней завтра.

Твердость, даже какое-то упорство, несвойственное отцу, поразило меня. Видимо, и мать тоже. Потому что она вдруг потупила взгляд, словно первокурсница, тяжело выдохнула, сжала губы, а потом отяжелила диван, усевшись на него, и, явно изо всех сил сдерживая себя, скрестила руки на гру

– Софи, иди в постель, – скомандовал мне отец.

Я тупо смотрела на них. Идти спать? А как же долгий допрос, нудные вопросы и бессмысленные, никому не нужные проповеди?

– Или ты решила остаться и поведать нам с мамой о своем приключении сегодня?..

– Нет, пап. Я иду спать, – быстро ответила я, пожелала родителям спокойной ночи (что было немного неуместно) и выскочила из гостиной.

Захлопнув дверь спальни, я завалилась на кровать, с головой накрывшись одеялом. Сил хватало, чтобы просто лежать. Лежать, вглядываясь в темные узоры шерстинок, и просто слушать жужжащий рой в голове. А мысли все равно возвращались к нему.

К его рукам.

Вдруг захотелось их почувствовать.

В низ живота хлынула горячая волна жара. Втянув ноздрями воздух, я плотно сжала губы. Остановись, Соф. Прекрати это. Прекрати это сейчас, пока это еще можно остановить.

Застонав, я повернулась набок и подложила ладонь под горящую щеку. Мне предстояло о многом подумать – и прежде всего о том, почему Марк вдруг занял в моей жизни настолько важное место, что я стала ради него лгать представителю закона и отцу, которому до знакомства с Марком я всегда говорила только правду.

Проснулась я в двенадцать часов дня – гораздо позже, чем обычно. Встала с постели, потянулась, открыла окно и вдохнула в себя весну. Так дивно, так сладко было в то солнечное утро! На первый этаж я спускалась с легким ощущением радости в груди, я улыбалась – сама не зная чему.

На кухне я встретила мать, которая разговаривала с отцом, и судя по их лицам – разговор шел обо мне. Я поздоровалась и села за стол. Мать тут же вскочила с места – словно ей было противно сидеть со мной за одним столом ("Или же она вспомнила о стоящей на плите кастрюле", – тут же сказала я себе, пытаясь не раздражаться, чего у меня, разумеется, не получилось).

Снова, сейчас она снова покажет себя в своем сучьем обличии.

А потом я почувствовала, что стол дрогнул – это мать швырнула на него тарелку с яичницей.

– Ешь, – бросила она мне и поставила миску с кашей с такой силой, что я могла поклясться – днище тарелки пошло трещинами.

– Спасибо, мам, – ответила я, качая головой. Вопросительно посмотрела на отца – тот только помотал головой.