Марк Крам - Сны, колеблющие разум пустотой кошмаров

Кертис продолжал истерить, как сумасшедший, проклиная все и всех, а в частности тех самых пресловутых мух, которые якобы по его словам уже забрались в желудок, и ползали под его кожей по всему телу.

– Заткнись! Заткнись уже! Закрой свою пасть!! – не выдержал я. От невыносимой духоты и разбитых ожиданий, я так злился. И не знал, как избавиться от этой особенной злости, рвущейся наружу из груди, как будто требующей глотка свободы – как я. Что теперь? На утро возвращаться обратно в приевшийся мне тусклый мир, где ничто больше не радует и не доставляет счастья, где нет святых чудес…

Кертис замолк на полуслове, как если бы кто-то зажал ему ладонью рот. И в жизни больше не проронил ни слова. Я точно был уверен – он мертв.

Почему я так решил? Чей-то голос, не похожий ни на один из выдуманных моим сознанием, в голове четко сказал, что он труп, хотя выразился несколько иначе – в какой-то странной грубоватой форме, не вполне для меня понятной. Я не отрицал, и почему-то решил, что спорить с ним бесполезно. Все равно проиграю. Он сказал мне:

«Встань и посмотри»

Я поднялся и медленно пересек комнату. Достигнув темного угла, обошел спинку кресла, за которым неподвижно, бессмысленно глядя в одну точку, растянулся мой друг. Его руки безжизненно свисали с подлокотников. Живот невероятно раздулся и выпирал из-под рубашки; покрытый язвами и волдырями, внутри него активно что-то копошилось; лицо приобрело мертвенно синий оттенок и распухло, как от страшной аллергии. Из левой ноздри вдруг вылетела жирная зеленая муха; она стремительно взлетела к потолку и скрылась в черном дыме.

– Парни, – вымолвил я чуть дыша, – кажется, Кертис сдох…

После короткой паузы, Стикс прыснул от смеха.

– Давно пора, – заявил он с совершенно серьезным видом. – Бесит меня этот черт… черт… черт… черт… черт!

Он еще несколько раз повторил это слово, и разразился диким хохотом, с силой откидываясь на спинку кресла, от чего оно недовольно заскрипело.

– Нет же… я серьезно… Твою мать, он покойник! – Только сейчас пришло осознание случившегося. И отчаяние сменилось на парализующий ужас. Так резко поменялась обстановка, что я даже не сразу сообразил, где вообще нахожусь. В каком-то неизвестном, насквозь пропахшем едким потом, помещении: без дверей, и выйти можно только одним способом – через окно, а мы кажется на седьмом этаже. Или на девятом?

Я попятился назад, натолкнувшись на настольную лампу, которая покачнулась. Но не упала. Рефлекторно я успел ее поддержать.

Грязные вещи и неудобная мебель, по которой ползали клопы, эти уродливые декорации к моему маразматическому фильму – оно казалось таким чуждым и ненастоящим. Таким иллюзорным и пугающе-безобразным. Словно придумано кем-то. Каким-то больным, депрессивным уродцем, с неврастеническим вкусом собирающим здесь ужасающую коллекцию ночных кошмаров. Голые стены сужались до размеров клетки. Теснились друг к другу, словно хотели раздавить. Давление. Я чувствовал, как стало тесно внутри и снаружи. Я хотел выбраться. Сбежать.

– Что я здесь делаю?

«Он мертв. Труп. Покойник. Мертвец. В одной комнате с мертвецом. Не спит. Совсем, как живой. Но теперь уже мертвый. Навсегда. Навечно», лихорадочно вертелись в голове мысли. Мимолетно. Хаотично. Бессвязно.

Темнота теперь отнюдь была не дружелюбна, а дым, который ранее висел над потолком, внезапно опустился на пол, закрывая ноги ниже колен. Словно поверженный зловещей догадкой, я завопил:

– Быстро! Стирай знак! Нужно немедленно стереть знак!

Клеменс недоуменно на меня посмотрел, оставаясь на месте.

Я ползал по полу, как червяк; лихорадочно водил руками, как слепой потерявший очки.

«Уже поздно»

Дым рассеялся. Знака на полу не было. Теперь оставалось только молиться. Кому из богов? И кого призвали мы? Стикс был прав лишь отчасти – ему требовалась жертва. И он выбрал ее. Жертвой стал наш молчаливый любимый друг Кертис. Но этого не достаточно. Скоро ему понадобится еще. И кто будет следующим?

«Мой агнец»

– Что происходит? У нас получилось? – взволновано спросил Клеменс.

– О да, мать твою, у нас получилось! – огрызнулся я. – Что за хрень ты прочитал?! Кого мы вызвали?!

– Езус – добрый бог, – сказал Клеменс с каким-то упоением в голосе.

– Что?

– Божество кельтов, – ответил он. А затем перевел взгляд в сторону кресла, где в сумрачной части комнатки покоился мертвый Кертис. Как обычно безмолвный, словно он вовсе и не умер, словно сейчас вот-вот он резко вскачет, паршивец, и заорет, как полоумный, сетуя на проклятых насекомых, жертвой которых он по иронии обстоятельств стал – по злой иронии, как будто в насмешку.

– Так что с Кертисом?

– Надо как-то отсюда выбираться, – пробормотал я, прохаживая вдоль стен и тщательно ощупывая их, как если бы искал потайной рычаг, ведущий в другую комнату. Духота не спадала. У меня началась паника, балансирующая на грани с умопомешательством. В реальность вплетались различные галлюцинации. Телом верховодили чувства, но никак не здравый смысл; его не существовало.

Меня охватило чувство знакомого кошмара – того самого, который я надеялся мне больше никогда не доведется испытать. От него повеяло родным детством и липкой мерзлотой, резко скользнувшей по спине и рукам, будоража волосы на коже – впереди раскинулась бескрайняя мертвая пустошь с однотипными мрачными пейзажами в виде остроконечных гор и крутых загадочных хребтов, меж которыми пролегала извилистая пыльная дорога.

Время от времени, сотрясая землю от чудовищного грохота, высокие грозные горы разрушались, поднимая гигантские столпы песка и пыли. Из-за далекого горизонта выплывали черные грозовые тучи. Они нарастали, словно допотопные великаны, неуклюже опускались, чтобы послушать тихий шепот подземных вод.

Я стоял у подножия возле одной стены, выложенной из черных магических камней, на каждом имелись надписи похожие на забавные иероглифы; ни один из измерительных инструментов землян не способен был бы измерить (даже приблизительно) ширину или высоту этой колоссальной конструкции, построенной нечеловеческими усилиями и средствами.

Что-то невыносимо беспокоило и вмиг сломило мою волю, распылило надежду и сломало рассудок, заставив заходиться в каких-то неоправданных дерганых метаниях. Ждала неопределенность. Мнимая или куда более реальная, чем сама реальность – опасность. Неизбежная и от того пугающая неизвестность; сосущая пустота под черепом; вакуум обстоятельств…

Нервировали не камни, а их первозданный смысл – то, для чего они были здесь построены давным-давно несколькими седыми слепыми старцами – для защиты от чего-то ужасающего, неименуемого и немыслимо громадного, гораздо большего, чем эта стена. Я знал, я чувствовал, что оно движется – и летит именно сюда с востока, и ничто не может ему помешать. Оно не должно было прорваться; стена должна оставаться целой и невредимой, иначе настанет конец. Катастрофа. Я не представлял, что находится по ту сторону и тем более не способен был представить эту космическую угрозу.