Марк Крам - Сны, колеблющие разум пустотой кошмаров

«Ты не сможешь меня остановить…» – Это была последняя фраза сказанная голосом, словно связь прерывалась, и он больше не мог оставаться со мной.

Огни отступали во тьму. Вскоре и вовсе пропали. Дождь внезапно кончился. Наступила, сопутствующая кладбищенской атмосфере, мертвая тишина.

Стикс со вздохом уселся на примятую траву рядом. Мы очень долго молчали, тупо уставившись в голубовато-белесое яркое чистое безоблачное небо. До сих пор мы не могли поверить, что выбрались уцелевшими.

– Стикс, – произнес я, переводя дух – а как мы с тобой познакомились?

***

– …состояние улучшенное, сегодня утром буквально за час до вашего прихода она очнулась, что-то говорила о какой-то вине, прощала кого-то…, – рассказывал щуплый седовласый доктор. – Можете войти. Пациентка сейчас отдыхает, но на пару минут можно. А вы ей собственно кто?

– Сын.

Доктор смерил меня подозрительным взглядом и удалился. Я же осторожно отворил дверь и вошел в палату. Она лежала на кровати – спала. Вещи располагались в том порядке, как и лежали раньше, хотя я навестил ее впервые. На прикроватной тумбочке стояла тарелка с фруктами, стеклянная ваза с цветами и маленькая деревянная иконка с ликом Спасителя.

Мне достаточно было увидеть ее. Тревожные чувства уступили место волнению. Столько лет прошло, она, словно не изменилась.

Проснувшись, мама взяла меня за руку – не крепко, так, словно уже знала, что я приду. Слабо улыбнулась мне, не сдержав счастливых слез, тонувших в горьких воспоминаниях. Но это уже не важно. Я боялся не сдержаться, почувствовав себя открытым перед ней, как на ладони, все мои страхи и беды обнажились, мне казалось она обо всем знает, ей кто-то рассказал.

– Мой мальчик, – произнесла она с нежностью, с грустью, перебирая мои пальцы, словно четки. – Мой маленький малыш… что же ты наделал…

Я крепко обнял ее и заплакал.

***

– …главный урон пожар нанес спальной комнате. Пострадала мебель. Думаю, причиной возгорания мог послужить дымящийся окурок от сигареты, попавший на одеяло…, – объяснял крепкий мужчина маленького роста, одетый в пожарную форму запачканную сажей.

Он покинул помещение, и я остался наедине со своими мыслями. Запах гари сохранился после недавнего инцидента. Вся квартира пропахла.

Первое, на что я обратил особое внимание, когда вошел в свою комнату – играл старый радиоприемник, как будто его и не выключали за время моего отсутствия. Как будто единственная уцелевшая, средь всего этого бардака, вещь. От шкафа осталась лишь пара обгоревших деревяшек.

С треском и шипением из динамиков доносилась неторопливая мелодия. И растянуто, с выражением запел густым басом чей-то тоскливый голос.

«Будет в эту ночь полная луна и утренняя звезда, что так далека, станет всем видна…»

Пару часов назад мы сидели на этих креслах: Я, Стикс, Клеменс и Кертис. Живые и здоровые (ну, может почти здоровые).

Я открыл окно нараспашку, впуская внутрь прохладный вечерний ветер. Опять непогода.

«Небо льет дождем – ангелы грустят, неженка нарцисс клонит листья вниз, что же делать мне?»

Вроде бы все закончилось, нет повода для тревог. Но в душе закрались дурацкие сомнения. Они не покидали меня, словно нехорошее предчувствие – движение чего-то неименуемого. Словно заноза в мозгу. Кажется, я был близок к разгадке, настолько близок, но не хватало усилий или что-то мешало мне понять, добраться до основы моих страхов. Что-то не так. Я всерьез начал задумываться.

«Чтоб я не сказал, точно знаю я, в этот час я буду мечтать о тебе…»

Разве духи мщения – это не призраки? Разве они способны открывать людям картины прошлого или будущего? Показывать то, чего в реальности существовать не может. Кости эти были всего-навсего средством, но никак не причиной.

«Спрячу те мечты в тайники души, суну под кровать – там они и должны лежать»

Я неожиданно почувствовал над ухом чье-то тяжелое, зловонное дыхание, от чего резко обернулся. Никого не было. Мороз прошел по коже.

«Закончится вино, груз забот уйдет, и все о чем мечтал, но хотел забыть, возвратится вновь… возвратится вновь…»

В глазах резко потемнело и заложило уши, однако я услышал до боли звонкий, ядовито-глумливый смех.

– Ты не сможешь его остановить, – сказал мерзкий писклявый голос и зашелся в безумном хохоте.

– Ты не сможешь его остановить, – подхватили другие писклявые голоса нестройным хором.

Я опустил голову и увидел их. На подоконнике в ряд стояли горшки с засохшими цветами. Они шевелились, дергались, словно змеи в огненом танце.

– Он идет, – шумели голоса, с каким-то дьявольским упоением и трепетом повторяя: – Он идет. Он идет.

Я зажал руками уши и, под сводящий с ума непрерывный гул писклявых демонов, громко завопил…

«Нужно предупредить Стикса» – откуда-то взбрело в голову, как сигнал, после которого в доме воцарилась тишина. Я окаменел, словно превратился в один из черных камней из моего сна. И почувствовал его приближение. Я невольно прислушался и уловил низкий рокочущий звук. Он спросил:

– Знаешь чьи кости вы тогда отрыли?

Я сохранил молчание. Каждая мышца на теле была напряжена.

– Это были кости твоей матери, – сказал он.

Дыхание перехватило.

– Нет… Это ложь! – закричал я на всю квартиру. – Сукин сын, ты лжешь! С ней все в порядке!

Сердце разрывалось от чудовищного страха. От непоправимого ужаса. Я до конца отказывался верить ему.

– Твоя мать умерла давным-давно, когда ты еще был ребенком, – продолжал он. – Ты не помнишь?

Ноги подкосились, и я осел на пол.

– Но я вернул их…, – сдавлено произнес я уже шепотом, потерянно, опустошенно. – Мы закопали их… эти кости принадлежали Харперу Крейну!

– Его нет. И никогда не существовало.

– Этого не может быть…

– Тебя постигла беда.

– Господи… боже… боже, прошу тебя, – умоляюще причитал я, лихорадочно блуждая измученным, бессмысленным взглядом по полу. – Нет! Будь ты проклят! Будьте вы все прокляты, твари!! Чертовы демоны!! Ты забрал ее у меня!! Это ты ее забрал!!.. Что тебе от меня нужно!? Что ты такое!!?

– Я хаос в твоей душе. Я смятение в твоем разуме. Мой храм боли воздвигнут в твоем кровавом сердце. Приди же ко мне.

«Нужно предупредить Стикса»

Он безжалостно прорычал внутри меня ледяным, пустым, низким, презрительным голосом:

– Глупец! Стикса больше нет! Ты остался один.

И как будто в груди потух свет…

– Святой отец, я согрешил…

– Покайся, Эдди, тебе станет легче. Поведай мне, каков твой грех? – слова священника звучали сквозь деревянную решетку так утешающе, так нежно и в то же время властно – как отец, ждущий, когда сын поведает о совершенном им преступлении.