Марк Крам - Сны, колеблющие разум пустотой кошмаров

© Марк Крам, 2022

ISBN 978-5-0055-8947-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вступительное слово автора: многим этот рассказ может показаться непонятным, чрезвычайно странным. Скажу лишь, что он был написан под влиянием сильнейшей депрессии. В некотором мистическом смысле, это произведение отражение того, что происходило с самим автором в период его падения, возможно, если не рассматривать это под прямым взглядом. Противостояние идет в каждом из нас. Приятного прочтения и будьте счастливы…

Я вел затворнический образ жизни. Отгородившись от людей и окружающего бытия, выбирался из дому только на учебу или в магазин. Изредка в гости ко мне захаживали друзья, с которыми за стаканом красного напитка мы вели разговоры на различные темы. В последние пару недель их появления заметно участились.

Помню одним теплым осенним вечером мы сидели в уютной комнате с привычно обставленными декорациями в виде бутылки вина, стоявшей на прямоугольном деревянном столе, старого радиоприемника, из которого тихо лилась музыка из какой-то классической оперы, и обсуждали очередную, волнующую наши молодые умы, новость. Словно бы в противовес мирскому, речь наша коснулась таинственной и от того не менее интересной проблемы загробной жизни, которая тревожила многих людей на протяжении сотни веков. И так, слово за слово, мысль незаметно перетекла к мутным берегам бескрайнего участка оккультизма. Мы были темными невеждами в этой чужеродной сфере учений, от которой веяло чем-то мистическим, немного зловещим.

Я еще не говорил, что перед так называемыми разглагольствованиями, мы активно закидывались психотропными веществами, чтобы не было так скучно. Всем тем, что здорово давало по мозгам и на время позволяло отвлечься от этого крайне безвкусного, повседневного мира, и уйти в утешительные миры сладострастных грез и пьянящего рассудок волшебства. Наступало легкое забвение. Мы могли нести полную ахинею и никто бы даже не обратил на это внимания, а некоторые возможно даже горячо бы поддержали выступавшего смехом или отстранённым кивком головы. Так проходили наши «посиделки». Обычно именно из-за таких «причин» друзья уходили от меня под утро уставшие и помятые, словно пришибленные вампиры, которые при свете яркого солнца выглядели гораздо хуже вышеназванных существ.

Кто бы мог предположить, что эта игра когда-нибудь обернется для нас сущим кошмаром. Именно в ту проклятую октябрьскую ночь вседозволенным безумиям и инфантильным дрязгам был положен конец.

Полная луна, взошедшая с западной стороны холодной каменной стены «Гроам сити», светила прямо в окно, освещая наши мертвенно бледные, сияющие серебристой пылью, возбужденные лица. Занавески колыхались при несильном дуновении ветра, а с улицы неустанно доносился рев машинной сигнализации и людской поток бранного лая. Мы к тому времени уже были в личном пространстве – в единении друг с другом, словно под одним общим сюрреалистическим гипнозом и активно вели беседу. Я хотел, чтобы вечер не заканчивался, так странно и удивительно тоскливо мне было в тот сумрачный и дождливый день. Главным являлось то, что происходило в данное мгновение. Остальное считалось не важным.

Все было просто замечательно, пока Клеменс – один из нашей компании, – не достал из своей сумки большую, толстую, пыльную книжку, которую обрушил на стол.

– Я взял это у одного друга, – сказал он, проваливаясь обратно в мягкое кресло, буквально утопая в нем.

Кто-то вывалил на поверхность стола человеческие скелетные останки – настоящие: еще свежие, перемазанные в черной липкой грязи, словно совсем недавно выкопанные. Кажется, этим занялся Стикс – чертов псих. Даже не смотря на малость отъехавшее состояние, я был крайне удивлен и напуган.

– А это я позаимствовал у своего старого приятеля, – объяснил он, рассмеявшись над собственной шуткой (по крайней мере, я надеялся, что это шутка).

– Из языческих традиций и верований, – шепотом заговорил Клеменс, – следует, что вызнав истинное имя бога можно иметь над ним непомерную власть. Подчинить себе. У нас для этого есть все необходимое.

– Зачем нам кости? – поинтересовался я.

– Кости для псов, чтобы перестали лаять, – ответил Стикс, и громко рыча, вцепился в гнилую, бедренную кость зубами, изображая из себя бешеную собаку. Меня чуть было не вывернуло наизнанку, а он лишь довольно засмеялся раскатистым, свободным, чистым смехом. Было темно, и в тусклом свете пристальной одноглазой луны выражение его худого вытянутого пёсьего лица выглядело ненормальным (не уверен, что у меня намного лучше).

– Посмотри на книгу. На определенной странице есть знак. Это Его знак, – Клеменс ткнул пальцем в маслянисто-черную безымянную обложку, а затем принялся возбужденно перелистывать страницы.

В зеленых глазах отражались какие-то непонятные буквы, арабские цифры, рисунки, каракули, символы, и карты, начертанные красным цветом на грубой кожаной бумаге, кончики которой по краям были небрежно свернуты и кое-где порваны. Комнату наполнял резкий специфический запах восточных благовоний, а в воздухе плавно проскальзывал незваный серый дым, казалось, струящийся откуда-то снизу – из щелей между трухлявыми половицами.

– А-а-а-а! Чертовы мухи! Ненавижу! Блядские твари! Пошли прочь! Прочь!! – Впервые за весь вечер голос подал Кертис, расслаблено сидевший в темном дальнем углу. Он внезапно подскочил и принялся яростно размахивать руками, словно отгонял от себя назойливых летучих насекомых. Обычно он выглядел куда спокойней, как-то по-мудрецки рассудительно молчаливым, словно бы боялся взболтнуть лишнего и только сегодня позволил себе чуточку излишеств.

– Здесь нет никаких мух, – сказал я, поворачиваясь в его сторону. Клеменс усмехнулся, в то время как Кертис, не переставая продолжал совершать какие-то невразумительные движения, как будто принимал участие в соревновании по жестикуляции и сейчас шел финал. Бедный ублюдок был под кайфом, и вряд ли я способен был ему помочь, ведь он уверенно полагал, что его голову, как нимб, окружает рой вечно жужжащих жирных мух.

От дыма заслезились глаза и запершило в горле, от чего я закашлялся. Тело не повиновалось мне; все, что я видел перед собой, воспринимал, как сон, который в любую секунду мог прерваться смертельным пробуждением.

Мы собирались сделать очередную гнусность: чьи-то останки, которые мы невесть, где откопали, неведомая книга от неведомого автора, если таковой вообще существовал на свете, и дурманящий запах разверстой могилы, так отчетливо напоминающий о совершенном преступлении, – все это безобразие говорило о нашей полной готовности к претворению великого эзотерического замысла в жизнь. Будь я тогда хоть чуточку в здравом уме, не осмелился бы исполнить задуманное богомерзкое деяние, упоминание о коем сейчас вызывает в душе только смятение и непередаваемый стыд; уродливый ужас, который по незнанию и горячему юношескому любопытству я по ошибке принял за спасительный лучик надежды.