Анна Элфорд - 313 дней: Агапэ

– Удивлена?

– Твоей ревностью или интерьером? И тем, и тем, на самом-то деле, – ответила я и упала на постель.

Зед обходит кровать и садится возле. Я поднимаюсь на локти; гляжу на него.

– Он мне не нравится. Не общайся с Диланом, – приказывает Зед, также ложась на бок рядом.

– Нет, Зед. Ты не можешь указывать мне, с кем общаться, а с кем нет.

– В данном случае могу, – шепчет он, понижая голос.

– Нет. Не можешь. – Я касаюсь его подбородка и заставляю посмотреть на меня. – Я с тобой, Зед. Тебе незачем ревновать.

Помедлив мгновение, Зед кивает с явно наигранной улыбкой и оставляет меня одну в комнате засыпать, сам же уходит неизвестно куда. Сон захватывает целиком, не оставляя места реальности. Я обретаю тихую долгожданную заводь, пока бездна народа танцует всю ночь до утра и тайные страсти маленького городка кипят.

На следующее утро я просыпаюсь от жары. Открываю глаза и отчетливо вспоминаю вчерашний день: Дилана утром, день с Зедом, маяк, дом Алекса и Зеда, вновь Дилана и вновь вечеринку; провожающий взгляд. Зед лежит рядом со мной; он так спокоен под параличом сна. Он мирно дышит, а я отхлёбываю прохладную воду, осматривая широкоплечего блондина и помещение. Волосы Зеда слегка растрёпаны, такие непослушные пряди. Быстро одевшись, я выхожу из комнаты за завтраком. Негромко играющая музыка с первого этажа разливается свинцовыми кругами в воздухе. Сквозь стеклянный потолок в выси виднеются багряные и воздушные далёкие облака; пол покрыт мелким сором; жёлто-красные птицы вспышками мечутся вверху, голося как ведьмы. Почти все комнаты первого этажа объединены арками; кухня со столовой тоже. У тёмной барной стойки замечаю Алекса и Дилана за беседой с чайными кружками в руках.

– Почему ты уже встала? Сейчас лишь шесть утра.

Дилан обнимает меня в качестве приветствия. Он безупречен и прочен. Дилан будто созерцает мир с некой высоты, одет соответственно, но сознаёт сложные обязательства, которые накладывают на него здоровье, рост, богатство, статус и род деятельности. Он скрупулёзно придерживается, даже без нужды, тонкой старомодной учтивости, отчего мне так запоминается и нравится его поведение. И я не хочу говорить о вчерашней грубости Зеда; не портить же разговор.

– Заботливо решила смягчить завтраком ужас похмелья Зеда. – Я открываю кухонные шкафчики.

– Да, ты идеальная девушка, – встревает Алекс несмотря на то, что он не может терпеть неряшливости, олицетворением которой я сейчас являюсь. Алекс питает врождённое почтение к породе, к одежде.

Мне становится неуютно от своей не прибранности, но через миг я уже и забываю об этой беде. Алекс был так удивительно мил и оказал мне любезность комплиментом, пусть со всеми остальными он всегда грубоват. Алекс уходит к своему гарему этажом выше.

– Я понять не могу, в этом доме есть что-то съедобное?

– Только алкоголь. Грейс, давай начнем от Адама?

– От Адама?

– Мы позавтракаем вдвоем и тут же вернемся. Сейчас 6:20. Ты возьмешь завтрак Зеду, а он еще спать будет.

Так я оказалась с Диланом у ресторана в предрассветный час в его машине. Он открыл мне дверцу своей черной ретро машины, и раннее утреннее пение птиц отрезвило меня до конца; в этом прохладном воздухе разлит горький, здоровый запах полыни. Вода океана вплёскивается в скалы в паре сотен метров отсюда под лучами возрождающегося солнца. В густой буйной траве там и сям разбросаны разноцветные огни, бриллианты крупной росы. Только в глубоких и узких аллеях лесов, меж крутыми обрывами поросших кустарников ещё лежат, напоминая об ушедшей ночи, влажные синеватые тени.

И все же интеллигентный тип мужчин – самый сексуальный, самый харизматичный. Ведь интеллигенты знают классиков литературы и произведения искусства, знают историю (отчего бы это им любить историю? Оттого, что настоящее ужасно). Эстетическое чутье, восприимчивость к интеллектуальным ценностям, любовь к новым знаниям, понимание каждого человека, его характера и индивидуальности, восхищение природой, понимание тонких граней искусства от грубости и вульгарности – вот они, и я обожаю их, и хотелось бы видеть их больше вокруг себя.

– Не стой на ветру. Пойдём лучше внутрь. – Дилан скептически оглядывает мои голые плечи и застегивает на мне кофту, придерживает дверь.

Тёплый воздух обдувает тело, возвращая его к прошлому состоянию без еле ощутимой тугой дрожи. Мы проходим вглубь помещения; посетителей почти нет. Пустой зал, забитый множеством столиков. Стены покрыты тёмно-красными обоями, крупные окна открывают панораму на живую растительность за этими стенами. Садимся у оконных стёкол. Пожилая официантка подходит к нам и вручает в руки меню, но Дилан тут же, даже не открывая его, называет несколько японских блюд. Официантка уходит.

– Храни бог поваров и их кулинарные труды.

– Это уж точно.

– Ты так смотришь.

– И как же?

– С любопытством.

– Ты же не против?

– Только рад.

Мне хотелось забросать его сахаром – мы как раз завтракали. Перевожу взгляд на его руку, лежащую позади меня, на татуировку в виде полос разной ширины. Не осознавая до конца, я касаюсь кончиками пальцев его кожи, повторяя и выводя орнаменты рисунка закрытой книги с художественной кистью на его левом плече.

– Мы с тобой впервые где увиделись?

– На моей выставке.

– Точно. А сейчас я спрошу, возможно, самое шаблонное и глупое, что ты регулярно слышишь в своей жизни. Готов?

– Зарекаться не люблю, но я весь внимание.

– Есть ли смысл в этих рисунках? Лично для тебя.

Дилан с насмешливой улыбкой кивает. Я перестаю изучать рисунки, зато теперь все мое внимание приковано к шрамам. Опираясь на спинку кресла, я сажусь прямо и скольжу пальцами под ткань его футболки, полностью обнажая плечо.

Выслушав его рассказ, ловлю эфемерную мысль, связанную с его историей; я спрашиваю его:

– Сколько у тебя было девушек?

– Были многие, кто пытался взобраться верхом на меня, но я ничего не чувствовал. Они были пошлы и не отставали, как… – наперекор текучему и зыбкому отвечает он.

– Как Том от Джерри? – перебиваю я вольно.

– Да. – Он пожимает плечами, и уголки его губ поддразнивают. – Так оно и было чаще всего.

И я понимаю Дилана, ибо в моей жизни сложилась аналогичная ситуация. Были многие до Зеда, сам Зед, и во время Зеда свидания с другими. Но официально – лишь с ним. Лишь с Зедом. И мы с Диланом отдались минуте – минуте августовского утра, вобравшего отпечатки стольких прежних утр. Дилан – такой приятный собеседник. Мы уже хотели поехать обратно, но с нами произошло кое-что очень интригующее: когда мы спустились по ступеням из пиццерии (на улице стало значительнее теплее), он подшучивал над картинами Густава Климта, как возле машины к нам подошёл европейский вариант бродяги попрошайки – парень предложил написать стихотворение, и если оно нам понравится, то мы его купим. Переглянувшись и забыв уже о художнике, предмете наших споров, мы согласились. Мы сели на капот машины, и Дилан закурил, ожидая конца работы незнакомца. Утро было такое свежее, будто нарочно приготовленное для детишек на пляже.