В. Рид - Самая светлая ночь

Он подался вперед, касаясь кончиками мокрых волос ее шеи, но девушка быстро отстранилась, протягивая руку к его лицу и касаясь ладонью лба.

– Ты весь горишь. У тебя жар. – произнесла она холодно.

– Все пройдет совсем скоро… Но… Как твое имя? – Джеймс помутившимся взглядом заглянул в ее глаза.

– Джина. – услышал он в ответ. Руки ее натянули ему на плечи спавшее пальто и коснулись пореза на бледной щеке.

– Я Джеймс… Уильямс. – представился он, не чувствуя боли.

И Джина встретила его взгляд – измученный, мягкий, и свет не достигал дна его глаз, и цвет их оставался для нее неясным – зеленый и янтарный, или же гармоничное их смешение.

– Можешь стоять на ногах? – тихо спросила она Джеймса, нервно потирая руки.

– Я не чувствую ног. – прошептал тот в ответ, не отрывая от нее взгляда. Холод сковал его, и он не имел сил пошевелиться.

Джина помогла ему подняться на ноги, и он поразился тому, с какой легкостью она выдерживала тяжесть его тела, превосходящего ее в размерах более, чем значительно.

– Удивляюсь тому, как ты смогла вытащить меня из воды. – произнес Джеймс, потирая запястья и ощущая почву под своими ступнями.

– Мой народ в былые времена превосходил силой многих. – вздохнула Джина. – Но те времена прошли, и последние из моего рода доживают свой век в иных обличьях: мало кто сумел сохранить свой первозданный облик. Но сумела я. – Джеймс вопросительно поглядел на нее, ощущая, как тонкие нити сплетают воедино их души. – Но я всегда была слабой. Самой беззащитной. Быть может, именно это меня и спасло. Сильные погибают, когда слабые остаются живы в своей неприкосновенности. – она на секунду закрыла глаза, и воспоминание пронеслось мимо нее ослепительной искрой, и она словно бы снова ощутила могучие руки, хватающие ее уносящие прочь от пламени и проклятья.

– Я не вижу в тебе слабости. – произнес Джеймс. – Я чувствую твою силу, и она, она похожа на дыхание, она похожа на пульс. Я чувствую ее, когда прикасаюсь к тебе. – и он протянул к ней руку, и легкие вибрации воздуха коснулись его пальцев. Ему показалось на мгновение, что он пересек некую грань, словно бы переступил черту между мирами, словно бы очутился на мгновение там, где Джина хранила свои мысли. Он ощутил себя причастным к ее судьбе, внезапно и ясно. И в это мгновение он ощутил слияние, он словно бы стал ей; словно бы из глубины веков воспоминания и силы коснулись его разума, и вот теперь он и она – единое целое.

Джина не подала виду, что различила то, как легко этому существу удалось разломить все щиты и пробраться сквозь ее защиту и ощутить правду, связывающую их воедино нитями веков. Она повернулась спиной к Джеймсу и медленно увлекла его за собой под покровы леса, уводя его по едва заметным тропам, пролегающим через лесные чертоги, оставляя позади покинутый памятью Джеймса, покачивающийся посреди озера труп.

– Что ты делала здесь в такую рань? – решил спросить Джеймс спустя несколько минут молчаливой ходьбы.

– Ты задаешь мне вопрос, который мог бы задать человеку. – Джина шла, глядя себе под ноги, и голос ее сливался с дыханием леса. – Я похожа на человека?

– Я не знаю, кто ты. – Джеймс ощущал, как что-то, похожее на страх трепещет под его кожей. – Но что-то в тебе кажется мне знакомым. Этот голос, эти глаза… Я чувствовал тебя раньше. – но Джина молчала, продолжая идти вперед.

– Нас могут услышать. – произнесла она спустя некоторое время. – Не нужно более говорить об этом, я знаю то же, что и ты.

– Кто нас может услышать?

– Они повсюду, прячутся от материального мира, обитают тут, совсем рядом, но струны наших миров не пересекаются. Но я чувствую их молчаливую погоню, их голоса не покидают меня даже наяву. Они слушают. Ты их интересуешь. Что ты такое? Почему они пытаются тобой завладеть?

– Они и так владеют мной.

– О, нет, нет. Ты выше их власти. Боль, которую они тебе причиняют, плен, в котором тебя держат – лишь иллюзия. Они убеждают тебя в том, что твоя сила заперта. Но кто ты? Они ведь не открывают правды.

– И ты скажешь мне, кто я? – спросил Джеймс, остановившись.

– Если бы я только знала. – ответила Джина, с тоской глядя в его глаза. – Но не все в этом мире открыто мне.

– Быть может, мое спасение было ошибкой. – прошептал Джеймс. – Я всего лишь сломленный, искалеченный странник, не знающий покоя. Смерть могла стать моим спасением.

– Ты сломленный и искалеченный призрак, не ведающий кто ты на самом деле. Было бы ошибкой отдавать тебя тем, от кого сама я прячусь. Открой глаза. Проснись.

– Я здесь не за этим. – Джеймс тряхнул головой, и мокрые волосы упали ему на лоб.

– Нет, именно за этим. Оставь свою рабскую службу, ослушайся. Не ищи убийцы, ищи себя.

– Чтобы смерть забрала меня?

– Чтобы смерть от тебя отступила.

Матовый чуть мерцающий полусвет превратился в монотонную серую массу холодного воздуха, и дождевая тяжесть утреннего неба, ненадолго уступившая место солнцу, вновь зависла над городом. Улицы еще были пусты, темны окна, и неприветливо, уныло трещали и скрипели ставни и распылялась крошка опавшей, примятой к земле листвы.

Двое путников шли по пустым переулкам, и город сжимал их со всех сторон своими тяжелыми стенами, и ветер свистел, покачивая ставни, и заползал сквозь щели в темные, затопленные сновидениями, комнаты.

Сердце города участило свой бой: чем выше поднималось за тенью туч солнце, тем сильнее ощущалось дыхание жизни, пробуждающейся за непроницаемыми стенами домов. И Джина ненавидела эту жизнь так же сильно, как и любила ее. Она прислушивалась к ней, к каждому ее движению, но ей казалась странной сама возможность существования, ей казалось непостижимым то, как в течение времени каждое существующее тело менялось и развивалось, и увядало, проходя с каждой новой секундой сотни стадий метаморфоза и, вкупе со сложным своим сознанием, создавало неповторимый осколок вселенной. Во всех своих гранях существование представлялось Джине ошибкой и величайшей абсурдностью, и каждая жизнь, какой бы она ни была – бессмысленной шуткой, неостановимым процессом поглощения, содержимым времени, которое, однако, единственно определяло саму его суть.

Джеймс дрожал, и холод стальным обручем сковывал его голову, и мокрые волосы прилипали к лицу. Он вел Джину тем же путем, какой вот уже который раз избирал для своих прогулок. Напрягая память, он пытался воссоздать в памяти смутные очертания бледного силуэта на плоту, и каждый раз возвращался к своему видению, и на душе его было неспокойно, и все его существо жаждало вернуться к озеру, чтобы закончить то, что он начал.

– Моя гостиница. – объявил Джеймс, когда путники остановились у здания старого пансиона. – Я даже и не знаю, как мне тебя благодарить. – он протянул Джине дрожащую руку, и та крепко пожала ее, обжигая теплом его ледяные пальцы.