В. Рид - Самая светлая ночь

– У тебя будет шанс меня отблагодарить, если до того момента ты не сочтешь эту благодарность лишней. – Джина заглянула в его глаза в попытке прочитать те мысли, что в единственное мгновение пронеслись в его голове. Дрожь пробежала по спине Джеймса, и он отступил на шаг, сдаваясь под ее взглядом.

– Ты вытянула меня из мрака, подобно альву, протянувшему руку оступившемуся. – произнес он тихо.

– Альву? – Джина странно посмотрела на него, и во взгляде ее он почувствовал осуждение и насмешку. – Чем же я тебе напоминаю осколок льда?

– Ты знаешь, я имел в виду не это. – холод пробирал Джеймса до костей, и оттого тело его содрогалось, придавая болезненность его и без того жалкому виду.

– Сердца альвов не принадлежат ни этой планете, ни этим людям. – Джина рассматривала лицо Джеймса в попытке проникнуть взглядом под его кожу, так, словно искала внутри него то, чего никак не могла уловить на поверхности. – Единственное, к чему они стремятся – это возвращение домой. Они – не более, чем бледный и матовый лед, тонкая пленка чистоты, скрывающая под собой пустоты.

– Значит, моей единственной надеждой все это время был лед? – Джеймс опустил глаза, и боль разлилась по его замерзшему телу.

– Когда наступают холода, ты можешь по нему идти. Только не пытайся растопить его теплом своего тела, иначе он поглотит тебя, и ты уйдешь под воду. – Джина прикоснулась кончиками пальцев к груди Джеймса, ощущая биение его сердца под тонкой оболочкой плоти.

– Я хочу знать, кто ты. – прошептала она. – Но не могу дотянуться до истины. Нити правды ускользают из моих рук.

– И что ты видишь? Что-то ведь ты видишь во мне?

– Да. – Джина отстранилась, отодвигаясь в тень. – Но я боюсь, что ошибаюсь.

– Не уходи. – Джеймс протянул руку вслед за тенью, и пальцы его скрылись в пласте полумрака. – Мы встретимся еще, ведь так? – спросил он, наблюдая за тем, как Джина медленно уходит прочь.

– Я сама тебя найду. – ответила она и скрылась в бесконечных каменных гранях переулка.

Джеймс, содрогаясь от холода, вернулся в свой номер и закутался в одеяло с головой, отчаянно пытаясь согреться, и тело его источало болезненный жар, и в какой-то момент он осознал, что бредит. Слабость разлилась по его конечностям вместе с ощущением тепла, вплетенным в одно полотно с горечью. Он глядел в потолок, и губы его шевелились, но он не различал собственных слов. Ледяная вода снова и снова смыкалась над его головой и призраки тьмы кружили над ним, и он различал, как они шепчут ему на ухо его имя, и новая волна боли парализовала его конечности.

Не в силах более принимать свою жизнь, Джеймс с содроганием подумал о смерти: он знал, что, как только сердце его остановится, его тут же затащат в самые глубокие подземелья и будут до бесконечности рвать на части, доставляя боль, едва ли с чем-либо сравнимую. Он чем-то мешал им, тем тварям, обитающим внизу, тем призракам, прекрасным демонам и странным и грозным древним существам, о которых так часто вели разговоры его тюремщики. Они точили его кости, обжигали его плоть, и разрывали его на части, и упивались кровью, беспощадно рвали кожу и пронзали насквозь каждую частицу его истерзанного тела. И Джина знала об их существовании, но скрывалась ли она от них или же вела охоту – это оставалось пока не ясным, но сомнений в том, что это были и ее враги, у Джеймса не оставалось.

Он явно ощущал незримую связь с Джиной, такую, словно бесконечные века соединяли их, но необозримая пропасть длиной в тысячелетия разорвала однажды цепи, которыми они были друг к другу прикованы. Он ощущал ее как нечто близкое его душе, как часть собственных запертых воспоминаний, как часть его ушедшей в небытие жизни. И если она ощущает его так же, как он ощущает ее, то здесь не может быть ошибки.

В попытке на время выкинуть из головы образ Джины, Джеймс закрывал глаза и обращался с мольбой к далеким и недоступным звездам, и мерцание их отвечало ему тихо на древнем языке, и порой казалось ему, будто словам его внимают с сожалением, с сочувствием, и кто-то простирает к нему руки и снимает прикосновением света его извечную боль. Но он был не в их власти. Силы, что скрывались в недрах земли, были ближе к нему, чем спасение, и только они и могли управлять им. И, покорно склонившись перед властью извечной боли, он оставлял борьбу, не в силах сопротивляться. И если для него сейчас существовало спасение, то скрывалось оно в глазах забравшего его от чернильных призраков демона.

Ночь изливала тьму свою сквозь струи ледяного ливня, но вся эта влага лишь успокаивала больное сердце и разгоряченный разум. Город дышал терпким холодом и пропадал в мерцающих струнах серебра, соединяющих землю и ночное небо и вплетающихся в мостовую, подобно тончайшей прозрачной пряже. Шелест ливня убаюкивал улицы, и свет быстро погасал в окнах, так, словно ливень тушил лампы, с порывами ветра врываясь в комнаты.

Джеймс, не имея сил сомкнуть веки, выбрался на улицу. Его тревожило странное ощущение того, что он проходит эту историю по второму кругу, и, в привычке своей отдаляясь от города, он последовал знакомым путем к поместью Ланвин, чтобы найти на этот раз то, что упустил в прошлый.

Картина постепенно складывалась перед его глазами. Он ясно видел начало всего и логическое его завершение, но боялся принять правду, поддаваясь собственной слабости. Он закрывал глаза, чтобы не видеть, чтобы не думать и не замечать. Ответ был у него прямо перед глазами, но он повернулся к нему спиной и ощущал на своем затылке его дыхание, но не оборачивался и глядел в темноту.

Катастрофа неумолимо надвигалась на него – он чувствовал это сердцем, хоть и не мог пока понять, отчего в его голове стучится мысль о том, что все происходящее с ним – начало его неминуемой гибели. Он каждый раз закрывал глаза и видел кровь, струящуюся по белой коже. Мысли об этих убийствах мешали ему дышать.

Он тряхнул головой, ощущая, как вода наливается ему за шиворот, и решительно зашагал по улице, направляясь к поместью. Он что-то упустил там, сбежав из темной обители страха, что-то значимое настолько, что, открой он это сразу, и картина смертей сложилась бы перед его глазами.

В какую-то секунду Джеймс осознал, что имя убийцы мало его интересует. Что он в действительности желал узнать, так это то, какое отношение он сам имеет к происходящему. Он желал знать, как и зачем были убиты эти люди, но не задавался более вопросом, что за существо способно на такое. Его первоначальная цель расплылась в метаморфозе, принимая новое обличье. И все силы Джеймса были направлены сейчас на то, чтобы воссоздать момент преступления и погрузиться в его кровавую глубину, и увидеть то, что возможно было увидеть лишь касаясь пальцами остывающей плоти.