Алёна Половнева - Мегеры

Офелия тоже потрясающая, но она чаще всего танцует «софт-н-кант» – самое женственное из направлений вога – и на слишком «сложных щщах». Такое выражение лица у Анники никак не получалось. Никак не выдавишь из себя секс, ничего о нем не зная.

Сегодня они обе будут вогировать в «Лаборатории». Она должна им показаться! Не зря же она столько напрягалась!

– Не хочешь переводиться? – мать все говорила про школу.

– Не знаю, – уклончиво ответила Анника, – пока я хочу только танцевать!

– Танцуй, – согласилась Азия.

– А пару пробирок? – спросила Анника, ни на что особо не надеясь.

В «Лаборатории» всю выпивку подавали в пробирках и колбах.

– Но только пару! – снизошла Азия, выразительно посмотрев на дочь. – Помни о границах!

– Я помню, – отмахнулась Анника.

– И смотри, что пьешь. Остерегайся самогона семьи Гингер…

Самогон Гингер был знаменит. Туда добавлялась айва, спелая, свежая айва, целый килограмм на поллитра. Пойло вкусно пахло, легко пилось и срубило бы с копыт даже чертей из ада. Сашка говорила, что где-то в недрах отеля есть целый стеллаж с доверху наполненными трехлитровыми банками.

– Поэтому отель нельзя поджигать, – смеялась Саша, – там залежи дикого огня…

Мать и дочь Брокк оказались в баре, когда вечеринка была в самом разгаре. Анника жадно разглядывала толпу, отыскивая знакомые лица.

За баром был Герман.

Его жена Инна в костюме медсестры разносила напитки.

Офелия Лихт готовилась к своему перфомансу.

У эмси – парняги в килте – тоже очень знакомое лицо, надо будет потом в «Фейсбуке» посмотреть, кто это.

Саша стояла в углу и играла зажигалкой. Рядом с ней терся Демид.

Социальная жизнь Анники в Мегерах была довольно убога. Единственные, кто хотел с ней общаться – друзья брата. Тех тоже было немного: несколько молодых врачей, санитарка из хирургии, Саша и Демид, который так часто бывал у них дома, что и Анника, и Азия перестали относиться к нему как гостю. Он был лучшим другом Брокка, хорошим приятелем Саши и единственной связью между поссорившимися влюбленными. Именно его Брокк попросил поехать на Материк и выяснить, не покончила ли Саша с собой.

Анника очень жалела, что они расстались. Саша учила ее танцевать, красиво себя подавать и изящно и манерно работать руками. Пока брат резал людей, они тайком зависали в его квартире и все время танцевали. Могли начать на кухне, во время приготовления омлета на завтрак, и продолжать до обеда перед зеркалами в маленьком душном домашнем спортзале. Вечером включали верхний свет и танцевали где попало, ловя свое отражение в темных высоких окнах квартиры. Аннике казалось, что это была настоящая дружба…

Когда этот дурак выгнал Сашу, Анника была в отчаянии. Она обиделась на брата так сильно, что не разговаривала с ним полгода, не меньше! Немного остыв, она принялась ждать, когда Саша оправится от горького расставания и вернется. И все станет как прежде!

Увидев Сашу, Анника с улыбкой устремилась к ней сквозь толпу, но та, заметив ее издалека, не пошла навстречу. Более того, на секунду Саша вроде бы испугалась! Лишь на секунду, но ужас на ее лице заставил Аннику прекратить движение. В следующий момент Саша спохватилась, приветливо улыбнулась и даже махнула рукой, но Анника уже отвернулась к танцующей толпе.

Комок обиды в горле она проглотила. Мать ведь говорила, что все будет именно так, но она не слушала, отмахивалась… И надеялась.

Народ на танцполе собрался в круг, и эмси то и дело пробегал внутри и расталкивал зрителей, давая танцорам больше пространства. Внутрь круга выходили в черном – вечеринка ведь была траурной. Желающих было слишком много, и все хотели показаться. Поэтому полторы минуты на каждого и – снова в тень.

Публика взорвалась гвалтом и аплодисментами, когда вышла Офелия. Ей рукоплескали всегда. Здесь она и вовсе была королевой. Ее знали все, хоть она никогда не жила на полуострове. У нее были короткие черные волосы, блестки повсюду, яркие ногти и густо накрашенные глаза. Короткий топ с длинными рукавами открывал красивый смуглый живот, штанишки обтягивали зад. Офелия томно изгибалась, подставляя свои бока под софиты и стробоскопы. Тени и вспышки награждали ее фигуру соблазнительными изгибами – она знала, как себя подать. Между ней и зрителями была химия, и мать Вираго преобразовывала эту химию, вдохновлялась ею и, выражая ее танцем, возвращала публике назад.

Благодарная публика смеялась, махала руками и щелкала пальцами в знак одобрения.

Еще бы! Здесь так не танцевали! Местные вообще разучивали базовые движения по видяшкам с Ютюба, потому вог здесь был грязный, небрежный, недоученный, боязливый и некрасивый.

Но ведь Аннику учила Саша! Саша, которая теперь сама Вираго! Она хорошо растолковывала движения, а Анника легко училась и хорошо чувствовала музыку. Только Сашина балетная растяжка позволяла ей выкручивать суставы так, как у нормальных людей они выкручиваться не должны, а у Анники руки были самые обычные, но она старательно растягивала их целый год при помощи скакалки, рискуя их выпадением из плечевых суставов. И вот позавчера она наконец смогла провернуть сцепленные в замок руки через голову и сделать вполне сносный «клик».

Анника – единственная, кто стоит здесь внимания Офелии Вираго!

И она решилась. Дождавшись подходящего бита, она вышла в середину круга и затанцевала. Провернув руки через голову – больно, надо было разогреться! – она развязно подмигнула Офелии и поманила ее пальцем. Та вернулась в первый ряд и уставилась на Аннику с оценивающей усмешкой.

На Аннике был блестящий обтягивающий леотард и фиолетовый свет на танцполе придал ей дерзкого инопланетного блеска. Ее светлый пучок из волос стал похож на антенну для связи с космосом. Анника танцевала «ньювэй», угловатый, ломаный, тревожный, небыстрый. Она – единственная в городе, кроме Вираго, кто так умеет.

Толпа сначала удивилась, потом одобрительно зашумела. Когда Анника закончила, Офелия, смеясь, увела ее из круга под локоток. Если бы Анника не была разгорячена танцем, она упала бы в обморок от страха.

– Можно купить тебе выпить? – спросила Офелия.

– Можно, но не больше двух пробирок, – Анника улыбнулась.

Они двинулись к бару, и Анника с ужасом увидела, что они идут прямо к ее матери, которая крутилась на барном табурете и отчаянно, до зевоты, скучала.

– Ей четырнадцать, – сказала Азия, выпив одну из пробирок из руки Офелии. Та, кажется, даже не разозлилась. Лишь удивилась, разглядывая Азию.

Анника судорожно соображала, как исправить ситуацию. Тоже мне, пришла на вечеринку с мамой! Сказать что-то вроде: «Ну, подумаешь, четырнадцать»?..

– У кого ты училась? – спросила Офелия.