Алёна Половнева - Мегеры

– У тебя десяток банок с разной солью и нет обычной колбасы, – рассмеялась она.

– Соль просто так есть нельзя, – обиделся Демид.

– Я скоро начну.

Саша выбрала розовую соль и посыпала ею лук.

– Сутки в холодильнике, периодически помешивать, – сообщила она, добавляя немного мяты, которая самовольно разрослась на кухонном подоконнике, – теперь нам нужен только хлеб. Если появятся яйца или, прости господи, мясо, то будем совсем в шоколаде.

– И две тонны мятной жвачки, – поморщилась Феся.

– А мы его на ночь будем есть, – бодро отозвалась Саша, – или у тебя свидание?

– А вдруг?

Демид с удовольствием втянул ноздрями аппетитный аромат. Запах лука с лимоном и мятой напомнил ему бабушкин бутерброд. Бабушка так же резала лук, промасливала и солила его, клала между двумя половинками хлеба в холодильник, тоже на сутки. Лук становился сладким.

– Под той яблоней, – Саша ткнула ножом в окно, – валяются вполне съедобные яблоки. Мать, сходи.

Феся легко подскочила со стула, толкнула скрипучую дверь в сад и была такова.

– Сгоревшее чучело я убрала, – сказала Саша тихо.

Демид похолодел и не нашел что сказать.

– Это ведь из-за Виолетты?

Демид кивнул.

Две недели назад, задыхаясь в информационном вакууме, отчаявшись, он написал большой пост, в котором вспоминал «Кафе «Мадлен», будто бы глядя на него сквозь годы. Раздухарившись, он разнес постановку в пух и прах, попутно высмеяв угрюмое выражение лица автора, заметив, что «такое лицо просто так не дается» .

Общественность опешила от такой грубости и принялась защищать Ви. Демид не спешил объясняться, наслаждаясь верчением счетчика просмотров. Да и что он мог сказать? Что нужно правдами-неправдами вытягивать себя из финансовой ямы, высасывая скандалы из пальца?

Сначала страсти кипели на городском форуме. Демида завалили электронными письмами с угрозами, инстаграм и вовсе пришлось закрыть. Вскоре оскорбленные стали бродить вокруг отеля, рисуя чушь на стенах и мочась на ручки дверей, закидывая окна грязью, обрывая лапы игрушечным бобрам и бросая их на крыльце. В подарок на Демидов день рождения у входной двери оставили букет из двух гвоздик. Встречая Демида, они наезжали на него, выкручивали руки и обзывались, шныряли по саду, пока в дело не вмешался Брокк. Тогда боброненавистники присмирели, а автор пасквиля раскаялся про себя. В душе он признавал, что перегнул палку, тем более «Кафе «Мадлен» все еще ему нравился.

Но когда два дня назад единственный стоящий хореограф полуострова покончила с собой, «церковь святой Виолетты» зажгла огни. На городском форуме создали тему «Огненная для Талалая», но та продержалась в топе обсуждаемых тем минут пять – деяние все же затевалось незаконное. Зато тем же вечером под балкон в первый раз пришел карательный отряд, поразив свою жертву количеством палачей.

Саша села напротив Демида и, задумавшись, принялась клацать своей зажигалкой. Она так ловко проворачивала ее меж пальцев, что он не успевал проследить за ней.

– Сегодня они войдут внутрь, – сказала Саша, – правилами «огненной мегеры» разрешается, изнутри поджигать удобнее. Всю мебель от дверей и окон я отодвинула. Не возражай! Им войти эти баррикады не помешают, а нам выйти во время пожара – очень.

– Они подожгут? – шепотом спросил Демид, холодея еще больше.

Он прожил в Мегерах всю жизнь (за вычетом студенческих лет), но так и не смог привыкнуть к этому довольно бессмысленному огненному обряду.

– Да, – уверенно ответила Саша, – сегодня ночь похорон. Поэтому ты сегодня пойдешь на вечеринку, не возражай. Деньги, документы и все ценное возьми с собой.

Саша быстро оглянулась на окно. Офелия возвращалась из сада, обнимая найденные яблоки как родных.

– Не говори с ней о Ви, – строго сказала Саша, внимательно посмотрев на Демида, – ни о ней, ни о ее смерти, ни о своих текстах, ни о своей «огненной», понял?

Демид взглянул в окно. Феся споткнулась, рассыпала свою добычу и наклонилась, чтобы собрать. Оставшись наедине с яблоками, Офелия нахмурилась, растеряла свою грацию и стала напоминать ворону с подбитым крылом.

– Она никогда никому не покажет, что разбита вдребезги!

– Ты не могла бы так не напихивать? – зашипела Саша. – Как бешеный хомяк, честное слово!

– Я жрать хочу, – прошамкала Феся, запихивая еще одну тарталетку в рот, а вторую – в карман. – Дома только лук. К тому же домик наш к ночи в угольки превратится.

– Дай мне тоже, – решила Саша.

При мысли о том, что ночевать им будет негде, в ней проснулось желание сгрести половину подносов себе в сумку.

Прощание с покойной проходило в соседнем зале, и оттуда слышались сдавленные рыдания. Здесь же царил полумрак и атмосфера витала такая, будто вот-вот внесут кальян и разноцветные коктейли с зонтиками. Фоном играл джаз, видимо, таково было указание Виолетты. То тут, то там раздавались деликатные смешки: люди, которые не виделись почти десять лет, встречались, обнимались, делились новостями. Саша махала рукой знакомым, пока Офелия уплетала за обе щеки закуски, расставленные тут же на подносах.

– А выпить нет? – оглянулась Феся.

– Уймись, – снова зашипела Саша.

Она озиралась по сторонам и не без причины. Из-за предполагаемого пожара в «Двух бабуинах» ей пришлось взять Демона с собой. Естественно, сидеть в рюкзаке он не стал – не такое это животное, чтоб сидеть в рюкзаке. Он вырвался и отправился шнырять по поминальному дому. К радости Саши, шнырял он пока незаметно, но, зная склонность этой мохнатой скотины к драматичным появлениям, она опасалась, что он вынырнет где-нибудь в гробу, на груди у Виолетты.

Саша уже подходила прощаться. Родственники одели Ви в светлое, воздушное, легкое и заплели ей аккуратные французские косы. Она казалась почти красавицей, хоть и сохранила на лице свое обычное трагическое выражение.

Саша, узнав о смерти подруги, огорчилась, расстроилась и даже всплакнула, но настоящего горя не испытала. После многократных попыток Виолетты убить себя, окружающие смирились, что однажды увидят ее в гробу. И, скорее всего, молодой. Поэтому Ви заранее договорилась с Вираго, что поминальной службой ей будет вог-вечеринка, блестящая и развязная, на которой будет сплошное веселье и никто не будет выворачивать нутро, произнося тосты, и корчить из себя навеки влюбленного в усопшую.

– Ты не пойдешь прощаться? – спросила Саша.

– Нет, – прошептала Офелия, – ни за что!

Она надела очень вычурное черное платье – обтягивающее, с широкой кружевной отделкой – и крохотную шляпку с вуалью. Ногти у нее были ярко-красными. Весь этот богемный траур совершенно не сочетался с набитым тарталетками жующим ртом.