Алёна Половнева - Мегеры

Смех стал для нее настоящей эмоциональной разрядкой, и накопившееся напряжение утонуло в садовой грязи. Поэтому, едва она смыла с себя совсем уж неприличные куски грязи, то рухнула на кровать без сил.

Демон, вернувшись с разведки из сада, запрыгнул на кровать и уютно устроился под левым Сашиным боком. Саша во сне привычно потрепала его по лобастой голове, и оба провалились в сон.

Демид всегда подгадывал так, чтобы попасть в его дежурство в приемном отделении. Врачей не хватало даже здесь – в медицинском центре «Йоргесен и Брокк», новом и блестящем, в мраморе и хроме, с зарплатами в два раза выше средних на полуострове – и он спускался из хирургии все чаще. Демид приходил в каждое его дежурство. Если бы его осматривал другой врач, начались бы вопросы, на которые он не смог бы внятно ответить.

Брокк молча накладывал швы на очередную резаную рану, осматривал очередной ушиб, делал очередной рентгеновский снимок.

– У меня есть люди, которые смогут решить твои проблемы, – сказал он твердо, когда Демид пришел к нему в третий раз, с подозрением на вывих.

Люди пришли, пошныряли по саду возле «Двух бабуинов» и… никого не нашли. Ни души. Те, кто еще вчера смело выкручивал ему руки и смеялся в лицо, сегодня дома пили чай или прятались за далекой грушей, смеясь над дюжими молодцами в хороших костюмах, под которыми угадывались рация и кобура.

– Что на этот раз? – спросил он с усталой усмешкой и, не мешкая, завел Демида в процедурку.

Сегодня он не надел халата, а спустился в зеленой хирургической форме и резиновых тапках, с которых, по его словам, хорошо смывалась кровь. Его длинные светлые волосы были стянуты на затылке черной аптечной резинкой.

Демид скинул с плеча горчичного цвета кардиган и убрал самодельную повязку с плеча. Еще один порез был на бедре, пришлось снять брюки.

– Что за инструмент? – он надел перчатки.

– Стекло, – лихо соврал Демид, – осколком чиркнуло.

Брокк странно посмотрел на него и хмыкнул. Между бровями у него иногда появлялась вертикальная морщинка, которая делала его красивое лицо серьезным и усталым.

– У меня, между прочим, диплом хорошего университета, – сказал он, обкалывая рану лидокаином, – он кажется… в мире на четвертом месте теперь.

Конечно, Брокк не дурак, Демид об этом знал.

– Саша приехала, – быстро прервал он его, не дав пуститься в рассуждения, чем отличаются порезы от осколков от ран, аккуратно нанесенных кухонным ножом.

– Я видел, – он улыбнулся. Улыбка была широкая, радостная, но беглая и нетерпеливая, какая бывает у человека, предвкушающего удовольствие.

Видео «Саша Гингер верхом на шланге» утром уже набирало просмотры на Ютюбе. Демид тут же поделился им в «Плотине».

– И она оценила импровизацию? «Огненная мегера» – это же фамильная традиция семьи Гингер.

– Ей не понравилось.

Брокк снова широко улыбнулся. Демид отвернулся от иглы, которая протыкала его кожу.

– Сиди смирно, – Брокк легко стукнул его по плечу.

В процедурку сунулась чья-то лохматая голова.

– Меня нет, – бросил Брокк, не отрываясь от работы. Демид старался не смотреть на его пальцы в латексных перчатках, но чувствовал каждое наглое касание холодной хирургической иглы.

– Разве ты не дежуришь?

– Нет, я спустился ради тебя. Я попросил из приемника звонить, если ты придешь.

Теперь Брокк зашивал его ногу, и Демид мог наблюдать только светлую макушку. Вдруг что-то толкнуло его под руку, и он быстро погладил доктора по волосам.

Тот поднял голову и улыбнулся.

– Кончай со мной флиртовать!

Он был красив, но как-то неоднозначно. Мучительно. Упадет не так свет ему на лицо, и он – урод. Улыбнется, и из врачей – в модели. И двигался он как цирковой гимнаст, упруго, будто гравитация – это не для него.

– Спасибо, – проникновенно сказал Демид, когда Брокк бросил свои пыточные инструменты в лоток.

– Не за что, – сказал он небрежно и совершенно неожиданно чмокнул его в коленку.

– Я флиртую, да? – заржал Демид.

Брокк хитро улыбнулся, встал, отвернулся и загремел какими-то своими крючками.

– Я больше к тебе не приду, противный, – отмахнулся Демид, кривляясь.

Он разглядывал его широкую мускулистую спину и не собирался ничего объяснять. Правда, Брокк три или четыре последних визита даже не интересовался Демидовой легендой.

– Чего это? – деланно удивился доктор, обернувшись. – Смотри, какой шовчик аккуратный получился…

Он провел рукой по его голому почти безволосому бедру, довольно далеко от «шовчика», заметил мурашки, побежавшие вслед за его рукой, и усмехнулся.

Демид обожал разогревать всех вокруг себя. Не терпел чувственного холода. Ему нужно было, чтобы вокруг все были слегка возбуждены, немного влюблены, необязательно в него. Чтобы было тепло. Брокк с удовольствием ему подыгрывал.

– Ты на похороны пойдешь? – спросил он, моя руки.

– Да. В четыре. А потом – вечеринка. Траурная вечеринка – это оксюморон…

Демиду не хотелось уходить. Рядом с другом ему было легко и весело. Не надо было притворяться, что улыбаться не время.

Брокк снова стоял к нему спиной, и Демид снова не мог отвести глаз от широких плеч и узкой талии, которые подчеркивала зеленая хирургическая форма. Его периодически охватывало странное чувство, которое сложно было описать словами – хотя словами он без ложной скромности мог описать что угодно! Но это чувство… Как если бы упыри с факелами вдруг исчезли бы из его сада, то он нашел бы повод – например, начисто сжег бы всю свою кожу – только чтобы снова попасть к нему на прием.

Эта мысль в который раз испугала его, и Демид, как и всегда, нашел силы себя одернуть. Нельзя поддаваться Брокковскому убийственному обаянию, иначе тут же окажешься в плеяде суицидниц, что вертелась и вертится вокруг него. Даже Саша, которая была хороша со всех сторон и до женщины его мечты чуть-чуть не домолчала, весь год, что встречалась с ним, медленно, но верно сходила с ума. В основном от ревности.

– Я ушел, – сообщил Демид, – до вечера!

Брокк махнул ему, не оборачиваясь.

Демид вышел из больницы и упал на ближайшую лавочку. Солнце висело высоко над горизонтом, и весь город был залит мягким желтым светом. Медицинский центр «Йоргесен и Брокк», звавшийся в народе коротко и емко – «ЙоБ», стоял на возвышении, на самой окраине Верхних Мегер. Отсюда, со смотровой площадки, был виден отель. Он притулился у подножия холма, маленький, белый и несчастный.

Демид вложил в него все свои деньги – наследство умершей бабушки – чтобы сохранить место, с которым связаны сентиментальные детские воспоминания. Он бережно хранил их в голове и периодически «пересматривал». Они были теплые и уютные, как будто золотистые.