Алёна Половнева - Мегеры

В саду кто-то был. Не просто кто-то, а целая толпа. Они никуда не шли. Они стояли и смотрели наверх, туда, где по Сашинам прикидкам, ночевал Демид. В руках у них были горящие факелы.

Саша не двигалась, зажатая между окном и шкафом, едва дыша, завороженная жутким зрелищем.

Толпа загудела. Гудение плавно переросло в нестройное пение. Люди разошлась кругом, два человека вынесли вперед что-то большое и немедленно подожгли это своими факелами. Саша пригляделась. Это было чучело бобра из соломы. Оно горело ярко и беспокойно.

– Очень остроумно, – прошептала она, усмехнувшись.

Это был городской тайный ритуал – «огненная мегера». Демид получал ее в наказание не реже двух раз в квартал.

Двое отделились от толпы и принялись швырять чем-то в окна отеля. Послышался звон разбитого стекла.

– А вот это уже слишком! – возмутилась Саша и принялась протискиваться обратно в комнату. – И совсем не по правилам!

Правила «огненной мегеры», как, впрочем, и весь ритуал в целом, придумал ее дед. Может, не придумал, может, где-то подглядел и позаимствовал, но к финалу своей карьеры поджигателей Бабуины сформировали свои своеобразные понятия о справедливости. Приговоренным к «огненной» однажды оказался взявший взятку прокурор, что вызвало одобрение у большей части населения, в другой раз – принявший подарок учитель, и тогда все решили, что Бабуины оборзели вкрай. Свое получили и хулиган, приставший на улице к даме, и журналист, перевравший факты в своей статье в «Мегерских ведомостях». В свое время попали в дедовский карающий костер и парочка городских сплетников, и владелец ломбарда, обдирающий честной народ, и хозяева нескольких лавок, отказавшиеся продавать Бабуинам спиртное в долг.

Саша очень жалела, что дед не дожил до ее четырнадцатилетия. Уж он бы не дал ее в обиду!

Порядки «огненной мегеры» не менялись с дедовских времен: перед домом провинившегося собиралась толпа с факелами и в масках. Несколько ночей, точнее, две, они просто молча стояли под окнами и ждали. Провинившийся днем должен был покаяться публично в своем грехе и попросить прощения, иначе третьей ночью мегерцы переходили к действию – поджигали сначала хозяйственные постройки, деревья, забор или придверный коврик, если жертва жила в многоквартирном доме. Если обвиняемый не шел на диалог, огню предавали само жилище.

«Интересно», – подумала Саша, выбравшись из номера и отправившись в закуток возле кухни, – «сегодняшняя ночь – какая по счету?».

Прямо перед ней висел старый раздолбанный пожарный шкаф. Но работает ли кран? Есть ли в отеле вода? Хватит ли у нее сил открутить вентиль, которым последнее время не пользовались?

– Ой, да какая разница! – махнула рукой Саша.

Она решительно дернула красную дверцу шкафа, схватила шланг и, ловко размотав его, направилась к другому французскому окну – выходу в сад из кухни, задвинутому только табуреткой. Пинком отшвырнув табуретку и рывком открыв дверь, Саша, ни на кого не глядя, вывалила шланг в сад. Бегом вернувшись к шкафу, она с силой повернула вентиль и поспешила обратно.

Шланг выплюнул немного воды и, к разочарованию Саши, затих. Но эффект был достигнут – ее заметили. Кто-то из толпы устремился к ней. Саша ждала, напряженно вглядываясь в лица. Она знала правила лучше их всех и была готова дать отпор. К тому же в ней медленно закипала злость, которую накопившаяся усталость превращала во взрывоопасную зловонную жижу.

– Ты не Бобр! – обиделся первый подбежавший тоненьким манерным голоском. – Это не по правилам!

– Ты меня еще поучи! – рявкнула Саша.

К ее удовольствию у ног ожил пожарный шланг. Да еще как ожил! Шипящая и извивающаяся водяная змея сшибла с ног первого подбежавшего клоуна. Саша поспешила оседлать стихию, но ее сорока килограммов оказалось недостаточно, чтобы справиться с беснующимся шлангом, поэтому он продолжил поливать незваных гостей самовольно. Саша при этом летала за ним как бантик на новогоднем подарке. Ее рыжие волосы красиво развевались, пока не намокли и не прилипли ко лбу, щекам и спине. Она то и дело падала на колени, подсеченная вероломным шлангом, но из рук его не выпускала.

С ночных нечестивцев разом слетела напыщенность и торжественность, с которой они жгли пук соломы с зубами из пенопласта. Те, кто узнал ее, поспешили убежать. Те, кто попал под струю, кричали, теряли равновесие и падали. Земля под их ногами превращалась в скользкую грязь, и они буксовали, цеплялись за траву, пытаясь выбраться из-под водяного обстрела. И, конечно же, всегда найдется тот, кто будет стоять под старой грушей и снимать происходящее на телефон! Наверняка завтра это увлекательное зрелище окажется залитым на Ютюб под придурочным заголовком.

Когда последний из карателей ретировался, вода вдруг прекратила пляску и шланг, растеряв свою твердость, упал на траву. Следом за ним рухнула Саша, без сил. Из кухонной двери вывалился Демид, согнувшись пополам от смеха.

– Это было триумфальное возвращение! – прорыдал он.

Увидев, что враги обратились в бегство, он спустился из своей светелки, крутанул вентиль пожарного крана и перекрыл воду.

Саше вдруг тоже стало ужасно смешно. Давясь смехом, она встала и церемонно поклонилась сначала Бобру, потом его сгоревшему чучелу, потом неведомым героям, растаявшим во тьме. После последнего поклона она снова поскользнулась и упала в грязь. Здесь уже сдерживаться сил не было, и она громко захохотала на весь сад словно ведьма, которой удалось сварить идеальное приворотное зелье. Она каталась по слякоти и грязными ладонями вытирала слезы, градом катившиеся из глаз. И хохотала.

– Сумасшедшая! – резюмировал Демид, присаживаясь на корточки рядом с ней и протягивая ей сигарету.

Отсмеявшись, Саша встала и, кое-как очистив руки от грязи, закурила, то и дело посмеиваясь. Они с Демидом сворачивали пожарный шланг, когда она заметила в вырезе его пижамной рубашки тонкий длинный кровоточащий порез.

– Ерунда, осколок стекла царапнул, – быстро пояснил Демид, заметив ее взгляд.

Порез был длинный, тонкий, но довольно глубокий. Если бы в его плоть так вонзился осколок стекла, его увезла бы «скорая». И края слишком ровные…

– Не переживай, – отмахнулся от нее Демид, споласкивая руки в кухонной раковине. Медный кран, удивленно изогнутый, плевался и чихал. – У меня тут доктор карманный есть, заштопает.

– Они не вернутся. Сегодня точно, – сказала Саша, откусывая от яблока, которое одиноко ночевало на столешнице высокой барной стойки, буквой «П» растопырившейся посреди кухни.

– Даже не спросишь?

– О чем?

– О нем.

Саша помотала головой и пожала плечами. Она догрызла яблоко, бросила огрызок в сад, захлопнула дверь, задвинула хилую задвижку, задернула ветхую кружевную занавеску. Ее руки сами совершали привычные движения. Саша заботилась об отеле машинально, как о добром друге.