Алёна Половнева - Мегеры

– Не дергайся, – сказала Офелия, – просто подойдешь, схватишь его за шкирку и уйдешь.

– У него внешность… не для похорон. Родственники примут его за дурной знак и швырнут в него поленом. А он и так, бедолага, натерпелся, когда мы уезжали…

В зал ввели под локотки мать Виолетты, и расслабленная атмосфера улетучилась. Мать прижимала ко рту платок. Ее вела старшая сестра Виолетты, невнятная тетка неопределенного возраста, опухшая от слез и неумеренных алкогольных возлияний. Мать беспомощно обвела глазами зал, словно искала кого-то. Она увидела нахмурившуюся Сашу и кинулась к ней как к родной, крепко обняв, уткнувшись в Сашино плечо и горько заплакав. Саша обвила женщину руками и принялась гладить ее по спине. Несчастная мать бормотала что-то неразборчивое, перемежая свою речь всхлипами. Сестра стояла рядом и то и дело утирала одинокую красивую слезу, почему-то катившуюся только из левого глаза.

Джаз на фоне притихшей толпы стал казаться раздражающе громким и чертовски неуместным.

– Виолочка всем записки оставила, – мать оторвалась от Сашиного плеча и утерла нос платком, – ты прости, я их все прочитала. Всё пыталась понять…

Мать снова заплакала, на этот раз тихо, а сестра подала Саше две замызганные бумажки: одну – для Саши, другую – для Офелии. Офелия немедленно развернула свою, прочитала, горько усмехнулась и быстро отошла прочь от скорбящих.

Саша взглянула в свою записку.

«Расскажи всем про него».

– Про кого это она? – требовательно спросила сестра, пристально наблюдавшая за Сашиной реакцией.

– Не знаю, – Саша не отрывала глаз от записки.

– Это про этого врача, да? – полуутвердительно сказала сестра.

– Я не знаю, – Саша начала раздражаться.

– Он колдун, это точно, – не унималась сестра, – он ее приворожил.

Саша медленно выдохнула, стараясь унять раздражение. Родственники Ви никак не хотели принять ни ее гомосексуальной ориентации, ни ее сумасшествия, приписывая все ее срывы влюбленностям в разных мужчин. Впрочем, какая теперь разница?

– Он просто не подоспел к ней вовремя, – всхлипнула мать, – он хороший ведь врач? Он мог бы спасти Виолочку…

– В любом случае, я ничего о нем не знаю, – стараясь выглядеть честной, пролепетала Саша.

Сестра даже не пыталась скрыть разочарования. Она хотела, чтобы Саша излила на нее кувшин недовольства, терпкого и горячего, который обязательно накапливается у каждой женщины, которую хоть раз вероломно бросали. Но Саша молчала и смотрела в записку. Не хватало еще с посторонними свою личную жизнь обсуждать!

«Расскажи всем про него».

Динамики под потолком запели что-то томное, и, как назло, в дверях появился тот, о ком стремились побольше узнать скорбящие женщины. Колдун, не подоспевший вовремя врач, завидный холостяк, известный на все Мегеры, наводящий морок на слабых духом девиц.

Брокк был чужим человеком среди всех этих бывших одноклассников, сокурсников, коллег и родственников. Мегеры были крохотным городком, где каждого жителя отделяло от самого дальнего соседа лишь одно рукопожатие, а Брокки были пришлыми, чужими, далекими, не из этого мира, к тому же каким-то чудом сохранившими материальное благополучие в это непростое время. Они явились на полуостров несколько лет назад, отстроили огромный медицинский центр, разработали какие-то безумные социальные программы, по которым латалось и подшивалось все население Верхних и Нижних Мегер. Их новенькие «скорые» рассекали по городу и подбирали упавших – и ни с кого не брали ни копейки. Пошел слух, что они разбирают младенцев на органы, а бессемейных старушек – на анатомические препараты, но ни один из них не подтвердился. Они были богаты, они были влиятельны, они были безупречны. В Мегерах их было трое: бессовестно молодо выглядящая мать, взрослый сын и дочь-школьница.

Саша почувствовала его шестым позвонком. Вместе с осенним воздухом ворвался тонкий запах его одеколона и пара восторженных шепотков – его обычный ореол.

– Явился, – проскрипела сестра.

Саша решительно обернулась. Но вместо молодого светловолосого мужчины, приближавшегося к ним решительным шагом, она увидела Демона, со зверским видом крадущегося по каминной полке.

– Примите мои соболезнования, – Брокк не стал расшаркиваться, а напротив, по-свойски обнял скорбящую мать и сестру, которая совершенно неприлично зарделась и хихикнула.

Женщины принялись наперебой причитать и громко жаловаться Брокку на свое несчастье, словно не костерили его только что на разные лады. Он слушал их с сочувствующим видом, а руку матери и вовсе держал своими большими и теплыми ладонями.

Саша стояла к ним боком, лихорадочно соображая, как изолировать своего дурацкого кота. Она отыскала глазами Офелию. Та со скепсисом, но внимательно осматривала Брокка с головы до пят и поперек. Саша пыталась привлечь ее внимание, корча страшные рожи, но вместо этого привлекла внимание матери Виолетты.

– Сашенька, с тобой все в порядке? – участливо поинтересовалась она.

– Да, конечно, не беспокойтесь, – выдавив светскую улыбку, уверила ее Саша. Она старалась не смотреть на Брокка.

– Привет, – сказал он ей.

Это было первое слово, сказанное им вслух за целый год. До этого были только текстовые сообщения.

«Привет. Ты как?».

«Саша, с тобой все в порядке?».

«Ты жива?».

«Напиши, что все хорошо».

«Саша…».

«Саша…».

«Сашенька…».

«Шурик…».

«Санчес, я совершил ошибку».

«Хватит бегать от меня, давай поговорим».

«Ты жива?».

Саша не смотрела на него, даже отступила на шаг. По ее спине побежали мурашки от его мягкого баритона. Сашины тело и разум вступили в конфликт: плоть любила и хотела, ум боялся и ненавидел.

Она снова обернулась к Офелии, сделала страшные глаза и кивнула на Демона. Феся, которая теперь оценивала Сашину реакцию на появление ее призрака, наконец поняла, что от нее чего-то хотят. Она обернулась, увидела Демона и зачем-то торопливо накинула на него черный палантин, который держала в руках.

Саша размашисто хлопнула себя ладонью по лбу.

Демон, испугавшись столь неожиданно свалившейся на него темноты, рванул с полки и прыгнул на стоящего рядом человека. Им оказался толстый одышливый дядечка с благообразной седой бородой. Когда длиннющие демонские когти вонзились ему в плечо, он по-бабьи заверещал, подался назад и запутался в шторе, которая деликатной драпировкой прикрывала вход, отделяя толпу скорбящих от коридора.

– Чтоб тебя птицы заклевали, скотина, – сдавленно сказала Саша, укрыв лицо в ладонях.

– Меня? – удивился Брокк.

– И тебя тоже, – мрачно ответила Саша и двинулась выручать дьявольское отродье, которое с мощным «мяу» оборвало карниз и шлепнулось вниз, прямо на стол с закусками и пуншем.