Алёна Половнева - Мегеры

Саша вполне вписывалась в его обычный паттерн. За исключением одного: Брокк почему-то так и не познакомил ее ни с кем, как будто пожадничал, не захотел делиться временем, проведенным с ней. Анника, конечно, не удержалась и подружилась с Сашей сама. К вящему удовольствию Азии, новая подружка сына смогла увлечь ее дочь! Не просто увлечь, а направить внимание строптивой девчонки во вполне мирное русло. Да еще так хитро и искусно, что оно каким-то чудом удержалось в этом русле после Сашиного отъезда! На год!

Ожидая, что вот-вот сын официально представит их друг другу, Азия украдкой наблюдала за этой интересной девчонкой. В подростковых шмотках, улыбчивая, ярко-рыжая, с юной веснушчатой мордашкой, она была неплохой актрисой, увлеченным человеком с непростой биографией. Азия разузнала про Сашу много, почти все, и даже посмотрела запись этого ужасного спектакля Виолетты.

Надломленная. От таких бывает очень много проблем.

Проблемы начались однажды утром, когда Брокк явился в дом Азии, попросившись перезимовать в тепле и с улыбкой объявив, что снова свободен.

– Ты что сделал, урод?! – завопила Анника, с которой мигом слетела утренняя нега.

Она принялась колотить брата по чему ни попадя, тот, удивленный, уворачивался. Он так и не понял, что Анника с Сашей подружились за его спиной.

– Сделай что-нибудь! – потребовала Анника у матери.

Улыбка на лице Брокка погасла и сменилась недоумением. Обычно семья на его расставание с очередной девушкой реагировала вялым пожатием плечами – а тут вдруг целый скандал с утра пораньше!

Азия накинула куртку и отправилась вниз по холму. Проблемы… Будет много проблем!

Саша нашлась только к вечеру, на вокзале. Она сидела на лавочке очень прямо и без движения, как жуткая статуя из воска. С открытыми глазами, но без сознания. Вокруг прыгал местный юродивый, привокзальный бомж дядя Дима. Азия дала ему бутылку и велела скрыться.

– Уезжай. Прямо сейчас.

Саша посмотрела на нее. Она настолько медленно и неестественно повернула голову, что Азия подумала, что услышит скрип шарниров.

– Садись в поезд и уезжай!

После Сашиного отъезда Анника не разговаривала с братом неделю.

– Как думаешь, она вернется? – спросила она однажды у матери.

У Азии защемило сердце: Аня снова осталась совсем одна!

Дальше все пошло своим чередом. За исключением одного момента: Брокк никак не мог выбросить Сашу из головы. Он не понимал почему, ведь он никогда не сожалел ни об одной из девушек, с которыми расстался. Сам не заметив, он стал обдумывать свое поведение.

– Так тебе и надо! – злорадно сказала ему Анника, когда обнаружилось, что его звонки автоматически сбрасываются после третьего гудка – Саша добавила Брокка в черный список. Этот факт привел его в ярость.

Брокк намеревался хотя бы возобновить общение на уровне «привет – пока», но не знал как. И тогда он отправил Демида на Материк с белым флагом, но тот надолго застрял где-то на подступах. Почти два месяца от него не было ничего конкретного, кроме мусорных фото в инстаграме в обнимку с какими-то девицами и парнями. Естественно, когда Демид вернулся, то не смог сказать ничего конкретного. Да, видел Сашу. Два раза. В бодром расположении духа. Она танцует, общается с людьми, с собой кончать не собирается.

Брокк впал в уныние. Тогда же появилась рыжая Лиля, не слишком дешевый – десять тысяч за ночь – заменитель Саши. Сначала она появлялась изредка, потом забегала трижды на неделе по вечерам, а потом стала оставаться каждую ночь.

Азии осточертело каждое утро находить ее в своей ванной. Лиля не разговаривала с ней, только кивала, приветствуя, но на ее физиономии оставили отпечатки как минимум шесть из семи смертных грехов, и Азия боролась с искушением обыскать ее сумочку или проверить ее медкарту.

Она, конечно, не собиралась обсуждать это с Сашей, этой синичкой с тонкими бледными запястьями.

– Только вот, как правило, бывает наоборот. Он вырастит из тебя, маленькой, огромного голема, и кто знает, что случится потом… Сейчас он только с Демидом и бабой Маней о тебе болтает…

– С кем? – не поняла Саша.

– С санитаркой из хирургии. Раньше в твоей школе работала. Техничкой.

Льдышка скользнула по Сашиному позвоночнику. Разговоры о Брокке ее укачали и усыпили, а воспоминание о вездесущей школьной техничке разбудили и отрезвили, как ушат холодной воды. Конечно же, Азия заметила смятение, ведь она внимательно вглядывалась в ее лицо.

– Расскажи мне про Меморандум, – попросила она вкрадчиво.

Подготовь почву, усыпи бдительность, нанеси удар. Знакомьтесь, Азия Брокк.

– Я не помню ничего про Меморандум. Это что-то из школы?

Азия видела, что Саша врет, а Саша видела, что та все понимает. Но обсуждать с Брокками разные страшные сказки из своего прошлого она точно не будет! Разве что в чрезвычайной ситуации…

И снова – тишина, столь плотная, что ее можно было резать ломтями и намазывать на хлеб.

Саша не удержалась.

– Может, лучше спросить у бабы Мани?

Азия засмеялась, словно другого ответа и не ожидала.

– Дерзкая, да? Иди отсюда, – сказала она.

Саша быстро вышла из кабинета, чтобы Азия не успела ни спросить, ни рассказать что-нибудь еще.

Вниз по холму вилась дорога в Нижние Мегеры, и Саша, выйдя из медцентра, припустила по ней бегом. Ей надоело ходить, хотелось движения, которое сожгло бы в ее крови адреналин. У нее впервые за долгое время было хорошее настроение. Разговор с Азией, несмотря на всю его сложность и напряженность, оставил в Сашиной душе какое-то странное смутное ощущение.

Это была надежда.

Смутная, зыбкая и, как говорят медики, неясного генеза, эта надежда придавала ей сил.

Саша быстро добежала до кондитерской «Самоварня». Здесь ничего не изменилось: белый с зеленым фасад, недавно подновленный дешевой краской, на окнах – цветы в горшках, большой старинный пузатый самовар, из тех, что раздували сапогом, а вокруг – умопомрачительный запах кофе и выпечки. На прилавке под неосвещенным стеклом нашелся свежий домашний яичный пирог и лакрица, за прилавком – знакомая физиономия.

– Ты почему здесь? – удивленно спросила Саша у Германа, который широко ей улыбнулся.

– Днем – здесь, вечером – в «Лаборатории», – засмеялся тот. – Я – до денег жадный.

Его улыбка вдруг напомнила Саше отца. Все мужчины Карски обладали внешностью потрепанных роковых героев: русые, широкоплечие, сильные и длинноногие, немного склонные к полноте во второй половине жизни, с хитринкой во взгляде, с обаятельной улыбкой и неистребимым презрением к уголовному и административному кодексам. Последнее было настоящим семейным проклятием, косящих мужчин Сашиной семьи.