Александр Паринов - Хелицеры

Но это всё стандартные женские уловки. А вот источать запах, который будет напоминать мужчине о чём-то светлом, но давно забытом, обычная женщина не может. У неё просто нет таких желёз. Она также не сможет контролировать микродвижения мышц лица и глаз, управлять цветом кожи. А моё внешнее тело подчиняется мне полностью. Почти Шестой не сможет не поверить моей лжи. Поэтому нет ничего удивительного, что он едет непонятно куда с едва знакомой женщиной, перекинувшись с ней парой фраз в баре.

Мужчина, сидящий в нескольких сантиметрах от меня, без сомнения, одинок. Это я определяю по запаху. Как и то, что детей у него нет. Нет даже домашних животных. Но его одиночество не идёт ни в какое сравнение с моим. Почти Шестой уже родился одиноким, как все они. Его не озарял свет Совокупности. Он не осознавал величие улья, не чувствовал себя единым со всеми собратьями. Его не отчуждали. Я задумываюсь. По-человечески это было бы грустно. Не могу сказать, что испытываю по этому поводу что-то похожее, но некое подобие неудовлетворённости отсутствием гармонии окружающего мира есть.

Почти Шестой удивляется месту, где я живу. Мы проезжаем городские улицы с высотными зданиями, затем частный сектор и выруливаем на поля за городом. Я машинально показываю, где повернуть. Вокруг темнота, фары выхватывают лишь несколько метров дороги перед нами. Последний очаг цивилизации – закрытая ТЭС, с одиноким сторожем мигает единственным жёлтым окном и скрывается во мраке.

– Странное место ты выбрала, – замечает водитель.

– Зато здесь никто не мешает, – пожимаю плечами. Это первая правдивая фраза, которую я сказала ему. Не хочу жить в этих псевдомуравейниках. Это лишь пародия на Совокупность. Люди, сами того не зная, пытаются построить улей. Они всего-навсего слепо копируют то, что показывает им генетическая память в их подсознательном.

– А я вот люблю быть поближе к цивилизации, – признаётся самец – Тут как-то одиноко, наверное. Людям нужно держаться вместе. Один пропадёт, понимаешь?

– Понимаю, – вздыхаю я. И пробую подвести его к правильной мысли. Знаю, что это глупо, но беседовать ведь о чём-то нужно. – А вот представь, что «держаться вместе» – сказано буквально. Все люди станут единым целым. Больше не будет моего или твоего, всё будет общее.

– Как коммунизм, типа? – удивлённо спрашивает попутчик. Дался им этот коммунизм. Смотрела в интернете – ничего похожего. Но все они упоминают именно коммунизм. Иногда – социализм.

– Нет, не так, – терпеливо объясняю я. – Там всё равно были разные люди. А если не делить на людей? На меня и тебя. Мы как бы один организм. У нас общие мысли, общие цели.

Почти Шестой надолго погружается в раздумья.

– Нет, – наконец, качает головой он. И виновато улыбается. – Сильно страшно. А если я подумаю что-нибудь, что тебе не понравится?

Угу, а я даже догадываюсь, о чём ты думаешь.

– Ты себе льстишь, – усмехаюсь. – Мысли у людей, по сути, одни и те же. Исчезла бы ложь, недоверие, все причины поступков стали бы понятны.

– Но я тоже исчезну! – восклицает Почти Шестой. – Меня-то тоже больше не будет.

Внутренне смеюсь. О какой личности может идти речь, если все вы отвечаете на мои вопросы совершенно одинаково? Нет никакого «тебя», есть лишь набор когнитивных функций и поведенческих парадигм. Причём один на всех. Люди – комплект из миллиардов пластиковых вилок, считающих себя уникальными лишь потому, что остальные скрыты полупрозрачным целлофаном, через который можно разглядеть только очертания соседей. А та выборка, которая показывает уникальное мышление, чаще всего оказывается особями с различными психическими девиациями.

– Тебя может не стать в любую секунду просто по воле случая или чьего-то умысла, – говорю я. – Такое положение слишком шатко, чтобы так ценить его.

– Не пойму, кому тут под полтинник – мне или тебе? – угрюмо спрашивает водитель. – Какая-то мрачная философия пошла…

– Ладно, извини, – провожу рукой ему по щеке. Почти Шестой прав, я заигралась. – Ты ж серьёзный мужчина, вот я и пытаюсь рядом с тобой не выглядеть глупой девочкой. Здесь до конца, и мы приехали.

Лесть попадает в точку. Из машины самец выходит сияя. Не знаю, как в таких ситуациях ведут себя самки. Я с ними редко близко контактирую. Другой-из-нас, Рутей, общается с женщинами, потому что выглядит как мужчина. Спрошу его на досуге.

Почти Шестой помогает мне выбраться из машины, подавая руку. Как по мне – совершенно унизительный обычай. Показывать существу другого пола, что ты считаешь его слабее. Да ещё и в положительном контексте. Тем не менее в интернете подобное называют галантностью, и самки в большинстве своём относятся к этому явлению крайне положительно. Не спеша шагаю к дому. Торопиться мне некуда. Почти Шестой же уносится вперёд, словно боясь, что я передумаю. Останавливает его только закрытая дверь. Он нерешительно переминается у входа. Вытаскиваю ключи и бросаю их ему.

– Открывай и заходи, – киваю на дверь. – Самый большой ключ в связке – от входной двери.

Самец мгновенно справляется с замком и исчезает во тьме дверного проёма. Нерешительно застываю на пороге. Так всегда случается перед кульминацией. Запястья и челюсть привычно начинают пульсировать болью. Там, под внешним телом, рвётся наружу хитин. Недовольно морщусь. Неприятно каждый раз.

– По-моему, я во что-то вляпался, – доносится из темноты беззаботный голос. – Весь рукав в какой-то клейкой гадости.

– Сейчас помогу, – глухо отвечаю я и вхожу в черноту.

***

Выражение лица самца выглядит абсолютно умиротворённым. Он находится в фазе быстрого сна – тело полностью парализовано, а глазные яблоки беспорядочно движутся. Обычно такие фазы длятся не более пятнадцати минут и происходят несколько раз за ночь. Но этот мужчина уже не проснётся. Почти Шестой на пути к получению последнего достижения своей жизни – превращения в Полноценного Шестого.

По идее ему должно сниться что-то хорошее, по крайней мере, яд я составляю именно с этим расчётом. Перед угасанием сознания в мозг выбрасывается большое количество эндорфинов. Потом, вместе с деградацией нервной системы, мужчина впадёт в кому, из которой уже не выйдет.

Перевожу взгляд на камин. Огонь пугает меня не так сильно, как вначале. Человек стал человеком во многом благодаря способности управлять огнём. Для меня огня не существовало, пока я не очутилась здесь. Пламя распространяется на открытом воздухе, металл окисляется во влажной среде, реки размывают берега, меняя очертания ландшафта, при грозах радиосвязь ухудшается… Всё это для них, обитателей водно-кислородного мира, в порядке вещей.

Шестой вновь привлекает моё внимание, сделав глубокий вдох. Можно попробовать залезть к нему в голову и посмотреть, что ему снится, но я не люблю так делать. Сон сам по себе очень эфемерен и размазан по времени, к тому же нет определённой базы под толкование образов. Это скорее не визуальная информация, а путанный комок объектов и отсылок к ним. Вот если бы пообщаться какое-то время… С другой стороны, общение с людьми так утомляет, что особенного желания копаться в голове среднестатистического самца нет.