Олег Рудковский - Каба́

– По-моему, прекрасная книга,– аккуратно высказался Петров, чтобы не мутить воду. Он, разумеется, не думал, что парень из тех неадекватов, которые кидаются с ножом на любого, кто позволил себе неосторожное высказывание. Просто сейчас Петров не мог для себя определить, в какую сторону склоняет их эта беседа.– И интересная, должно быть…

– Угу,– согласился Игорь.– Я за вечер прочитал.

– Но ты ее считаешь неправильной,– повторил Петров.– Почему?

Тот уставился на него. С подозрением. На мгновение он напомнил Петрову тролля. Еще этот желтый синяк его, как раз в тему. Тролль с подбитым глазом. Ночной. Ночью активничает, днем спит. А если точнее, ему показалось, что тролль – внутри Игоря. Как Фантомас, только вместо маски – игоревская личина. Сейчас парень словно просвечивал его, проверяя на предмет гнильцы, и желтый галстук уже не помогал отвлечь и спутать внимание. Его фонарно-подбитый взгляд спрашивал: кто ты, Петров? Кто ты есть на самом деле?

Он боится. Петров понял это отчетливо. Да, он боится реакции в ответ на свою философию, но это на поверхности. Он боится чего-то еще. И он – не инфантила. Он – миноискатель. Он продвигается по жизни, каждую секунду ожидая взрыва.

– Бедные люди не смеются,– осторожно пояснил Игорь. Его вид теперь был олицетворением восклицания «это же очевидно!» – В детстве – смеются. Не понимают еще. Все в детстве смеются. Потом вырастают и перестают. Мало денег, много проблем. Этот Тим Талер, он бы все равно перестал смеяться с возрастом. Пока родители о нем заботились, а потом бы стало некому. Потом бы он женился, дети бы родились, еще больше проблем. Даже если бы он продолжал радоваться жизни, все равно жена бы его доконала. А так ему богатство предложили вовремя.

Повисла пауза. Она была волглая и удушающая. Петров внезапно обнаружил, что вспотел. Он покосился на кондиционер в углу под потолком. Работает. Дело не в кондере, дело в нарастающем пыле дискуссии.

– То есть,– подытожил Петров,– мы приходим к известному выражению «лучше быть богатым и грустным, чем бедным и грустным».

– Типа того,– кивнул Игорь.– И писатель должен это знать. А пишет так, будто не знает. Будто лучше остаться бедным и сохранить смех. Но он потом все равно потеряется. Я не верю, что писатель не знает. Он специально так пишет.

– И для чего он так делает, по-твоему?

– Не знай.

Все ты знаешь, подумал про себя Петров, начиная, наконец, впервые осознавать, что за крендель перед ним тут судачит. Все-то ты знаешь. По меньшей мере, для себя ты определил ответ. Просто делиться не спешишь.

Что-то не то, подумал он тут же следом. Что-то в нем не то, в Игоре. Это помимо его ночных прогулок. Словно какой-то опасностью веет. В фильмах такого ощущения добиваются эффектом тревожной музыки. Актер сидит себе, как пень, или смотрит пронзительно, как пень с глазами, но вот музыка делает из этой деревянной сцены мурашки. Здесь музыки нет. Но Петрову все же тревожно.

Теперь поерзал он. Покосился на монитор. Тот погас уже, черный экран, спящий режим. Ему нестерпимо захотелось поводить мышкой, чтобы зажечь экран. Он сдержал себя. Жесты неуверенности – вовсе не то, что сейчас ему нужно.

– Ох уж эти сказки, ох уж эти сказочники,– невнятно обронил он, собираясь с мыслями.– Ну а что в конце? Тим Талер вернул свой смех, что дальше? Он действительно перестал смеяться? Дай угадаю: сказка закончилась, правильно?

Игорь мотнул головой.

– Закончилась, да, но немного не так. Вернул смех и богатство сохранил. Повезло просто.

– Так может, смысл истории в том, что по-настоящему ценить мы можем то, что потеряли?

– Может.– Игорь с легкостью согласился.– Я думал об этом.

– Или могу тебе подкинуть еще один смысл,– продолжал Петров.– То, что теряется со временем – теряется незаметно. Я имею в виду, что люди перестают радоваться жизни не в один день. И даже не в один год. Это процесс многих лет. Сначала человек перестает улыбаться по утрам, встречая новый день. Потом он перестает улыбаться знакомым. Потому что кто-то из знакомых поставил ему подножку, и он теперь переводит это отношение на остальных. Дальше он перестает реагировать на шутки, потому что в этот момент у него голова забита совсем другим. Так лет через десять человек смотрит на себя в зеркало и внезапно не узнает. Этот Тим Талер, он осознал боль потери, потому что это произошло резко. Другие люди – обычные, не сказочные,– даже не могут осознать, что они теряют.

– Так вот об этом и следовало писать!– обрадованно воскликнул Игорь. – Как оно на самом деле бывает.

– Об этом тоже пишут,– возразил Петров.– Я имею в виду, есть книги, и их немало, которые отражают именно эту проблему. Просто здесь история другая.

– Может быть. Но в других книгах – другая неправда.

– То есть примеров у тебя – масса?– улыбнулся Петров.

– Да легко!– Игорь тоже улыбнулся, вдохновленный тем, что его слушают, тем, что его понимают, и самое главное – тем, что его не считают дундуком без будущего. И – на минутку!– паря перестал пялиться в свое долбаное окно. Хоть он и не смотрел на своего визави, а смотрел попеременно то на галстук, то на погасший монитор, то на айфон на краю стола, то на свои руки, сидел он теперь лицом к Петрову.– Из Гриммов. Был один король, которого заколдовали. Ну и он должен был ходить в лохмотьях девять лет, и все над ним прикалывались. Наказание такое. Один раз король этот зашел в трактир погреться. Люди его увидели, стали ругаться, сидит такой в лохмотьях и воняет на весь трактир. Трактирщик его выгнал. Потом этот король опять стал королем. Наказание кончилось, он вернулся в свой дворец. А потом он поехал в тот самый город и стал раздавать милостыню нищим на улице. Какой-то нищий ему помог, когда он в лохмотьях ходил, вот он теперь всех благодарил за это. И он специально прошел мимо того трактирщика и ничего ему не дал. Типа, на тебе, выкуси. И снова пишут так, как будто это правильно.

– А что неправильного? – Петров сам не заметил, как увлекся.– То, что король из-за одного доброго нищего стал благодарить всех? Или что не подобает королю делать различия, он должен был и трактирщику что-то дать? Проявить, так сказать, свою милость?

– Это – да, но не только! Думать, что все нищие одинаковы, – это неправильно, конечно. Но король должен был понимать, что трактирщик – не король. У него нет богатства, дворцов, он обычный человек, которому нужно зарабатывать деньги. Семью кормить. И что было бы, если бы он не выгнал этого в лохмотьях? Ушли бы все другие посетители, он бы ничего не заработал.

– Ты ставишь корыстный интерес впереди сострадания?– уточнил Петров.

– При чем тут корыстный интерес?!– возмутился Игорь от его бестолковости.– Трактирщику просто нужно выжить. А нищий – он что делает? Ничего не делает. Они просто просят милостыню, ни о ком не заботятся. И где здесь сострадание? Один нищий – не в счет. Тот, который ему помог – один, а другие что сделали? Почему они все хорошие, и король их награждает?