Олег Рудковский - Каба́

Чувак прямо-таки излучение всевозможных сказок. Аж слепит. Сказочный аналитик в вакууме. Интересно, это у них в школе учитель литературы такой педагогический гений, что склоняет детей к недетским размышлениям? Или Игорь сам такой вылупился?

– На мой взгляд, все логично,– сказал Петров.– Каждая история чему-то учит. Здесь мы наблюдаем взаимоотношения персонажей. Кто-то может быть прав, кто-то не прав. На то и даны книги. Показатель хорошей книги – тот факт, что она заставляет думать. Если прочитал книгу и тут же забыл – это дрянная книга, она ничему тебя не научила. Я здесь не вижу проблемы.

– Писатель пишет так, словно король прав,– вновь вежливо пояснил Игорь, как для тупого.– Как будто трактирщик заслуживает того, чтобы быть наказанным.

Петров открыл рот, готовый к следующей схватке, но вдруг захлопнул его вновь и задумался.

Чертяка прав! Автор книги ведет читателя. В какой-то мере навязывает ему свое мнение. Трактирщик в довесок награждается отвратительным характером и мерзкой мордой. А нищий – наоборот, рассказывает слезливую историю о том, какой он хороший чел и как ему в жизни не повезло. Дети ведутся. Дети особенно машинально подстраиваются под точку зрения того, кто пишет. В процессе чтения они начинают видеть глазами писателя, неосознанно, и если писатель всячески демонстрирует, что вот этот господин – хороший, читатель склоняется к такой же оценке.

А что взрослые, чем-то разве отличаются? Возможно, но в частностях. Суть в том, что человек, читающий книгу, зачастую не видит за героями самого писателя. Как выразился сам Петров только что: книги даны для того, чтобы думать и анализировать персонажей. Но при этом не принято видеть за персонажами самого писателя. А Игорь видит.

Состоявшийся, признанный писатель-классик,– это нечто вроде незыблемой глыбы. Если он пишет, то он наверняка несет в массы некую глобальную и мудрую идею, и давайте, дети, все вместе подумаем, что хотел выразить классик своим произведением. Да ничего он не хотел выразить. Ничего толкового. Просто однажды, когда он был нищим непризнанным гением, он забрел в трактир, и хозяин трактира вышвырнул его на улицу за то, что тот не смог заплатить за суп или пиво. И теперь он просто мстит. Ну а поскольку он ни с какой стороны не король, и у него нет казны и возможностей, он мстит единственным способом, до которого дотягиваются его мстительные ручонки: пером и бумагой.

Вот только Игорь не должен ничего этого видеть. Сейчас он должен максимум голых теток на мониторе разглядывать и мечтать о том, как вырастет, напишет песню в стиле гангста-рэп, заработает бабла и купит крутую тачку. Ему 13 лет, его родители – примитивы. Он сам окружен всеми прелестями провинции с его затхлой атмосферой. У него нет друзей, по его собственному признанию, у него нет авторитета, у него нет гуру. Посредственный школьник, никакой спортсмен. Увлечений, помимо книг, нет.

Что-то не то. Что-то с ним не так, в очередной раз подумал Петров и поежился.

– Ты думаешь, писатель мстит трактирщику?– спросил он Игоря.– Это был какой-то человек из его жизни?

– Хуже,– невозмутимо ответствовал тот.– Он так пишет, чтобы другие тоже так делали. Чтобы все мстили трактирщику. И другие верят и начинают мстить. Как этот король. Никто не думает о самом трактирщике.

– Только о себе думают, так?

– И о себе не думают,– сказал Игорь уверенно, войдя в раж полемики.– Просто делают. На автомате. Как собачки. Прочитали одно, потом другое. И так незаметно делают, как в книгах. Их же много, таких историй. Есть книги про французских королей. Дюма писал. Морис Дрюон.

Петров улыбнулся. Кажется, не только сказки читает. Возможно, он специально со сказок начал. Так сказать, с того, что полегче. С него станется.

– Здесь мы с тобой на одной волне. Я сам в детстве Дюма до дыр зачитывал. Да и многие ребята.

– Там все совсем неправильно,– продолжал Игорь.– Люди сами себе придумывают вещи, и ради этих вещей могут даже жизнь отдать. Или отнять. Хотя легче никому не становится от этого, все только страдают.

– Так в этом и смысл!– вновь зацепился Петров.– Страдание – это часть литературной классики. Любой классики, в особенности русской. Через страдание мы познаем мир, познаем себя. Страдания нас меняют, поднимают на новую ступень. Если, конечно, мы правильно принимаем страдание и совершаем правильные поступки, делаем правильные выводы.

– Зачем тогда выдумывать себе всякую ересь?– Игорь пожал плечами.– Почему всегда нужен повод? Почему нужно всегда называть как-то по-другому, не как оно есть на самом деле? Хотят страдать – пусть страдают себе на здоровье. Но только это не они выдумывают. Не герои книги. Это писатель выдумывает. А чтобы люди лучше ему поверили, он свои выдумки подкрепляет страданиями. Так лучше в мозги пробиться.

– Игорь, сколько книг ты прочитал?– серьезно спросил Петров.

Тот на миг оторопел, потом снова пожал плечами.

– Да незнай… Никогда не считал. Да и как считать? Много же сборников. Это за одну книгу брать или за несколько?

– В электронном варианте читаешь?

– Угу.– Игорь кивнул.– Покупать дорого слишком.

– Все-таки с этой стороны сейчас удивительное время.– Нахлынула легкая меланхолия. И еще он сам не заметил, как начал испытывать лютую приязнь к этому молодому человеку. Который пытается понять жизнь в силу своего возраста и опыта. Который задает жизни вопросы и психует, потому что жизнь никогда не торопится отвечать. Который переворачивает понятия с ног на голову – как это и принято в подростковом возрасте. Который несет в руках флаг революции. За этой приязнью Петров уже не замечал желтеющий фингал у него под глазом.– Я помню, как многие мне в классе завидовали, потому что у меня дома был трехтомник «Виконт де Бражелон». От отца еще остался. И так получилось, что все читали и «Мушкетеров» и «Двадцать лет спустя», а третью часть читал только я. А сам я завидовал одному парню, потому что у него был «Айвенго». А другому завидовал за «Семь подземных королей».

– А попросить почитать?– удивился Игорь.– Не?

– «Не», Игорь. Именно «не». И чтобы понять, нужно было жить тогда. В то время раздобыть хорошую книгу – это как выиграть в лотерею. Доставали из-под полы у спекулянтов и очень задорого. Любая художественная книга дома была на вес золота, и родители категорически запрещали давать их кому-то читать. Не дай бог с книгой что-нибудь случится. Родители мои хоть и не запрещали, но я говорил, что запрещают. Даже представить не мог, что кто-нибудь прольет на книгу суп или оставит на страницах пятна от шоколада. Потому я и говорю, что сейчас удивительное время. Потому что можно двумя кликами скачать себе целую библиографию. Хотя вживую читать книгу не в пример приятнее.– Петров тряхнул головой, отрываясь от далекого прошлого.– Ну, хорошо. Не суть. Какие же неправильные вещи придумывали французские классики, по-твоему?