Сен Сейно Весто - Щепоть зеркального блеска на стакан ночи. Дилогия. Книга первая

Встряхнувшись, внезапно озаботившись, Гонгора принял соответствующее моменту выражение лица. Предупредительно подавшись вперед корпусом, он гостеприимным жестом умыл руки, отвел по-хозяйски ладонь в направлении огня и, всматриваясь в размягченные утренним солнечным светом лица, пригласительно произнес: «Прошу к столу?..»

– Я чего хотел спросить, – сказал дед, располагаясь у огня на спальнике Гонгоры, когда напарник направился к озеру мыть руки.– Все забываю. Я имя его хотел спросить. Как-то неловко, все время из головы вылетает, я уже два раза спрашивал.

– Просто – Штиис, – ответил Гонгора, наблюдая, как дед освобождает от промасленной бумаги в клеточку ломоть отварного мяса, расшнуровав, вынимает из холщового мешочка пару жестяных кружек, ложки, дикий лук, конфеты, аккуратно разливает по всем кружкам из котелка кипяток и погружает в них на ниточках крохотные белоснежные пакетики из чайной пачки Гонгоры. – Зовите его так. Кажется, он это любит.

Дед кивнул.

– Эстонец, что ли? Или немец? Дятел он хороший, еще настырнее даже, чем я, насмерть заговорит. Что же это, говорю, симпатичный ты наш, с таким маникюром за грибами собрался? Что же это вы меня, говорит, обижаете, я, говорит, через год заявку на Эверест подаю, а вы меня обижаете. Обиделся, понимаешь? Он что – музыкант? – спросил дед, глядя, как Лис с крайне рассеянным видом, стараясь ни с кем не встречаться глазами, пристраивается возле развороченной банки голландской тушенки.

– Конечно, – кивнул Гонгора. – В сравнении с вами все музыканты. – Он смотрел, словно вспоминая, что искал. – Он гитарист и скрипач. Хороший скрипач. Не обращайте внимания. Он уже третий год всем про Эверест рассказывает. Это не так просто сделать.

– А он что же?.. – Дед показал глазами на небо.

– А он никогда не прыгал, – ответил Гонгора, помолчав. Он неожиданно представил себе, как бы все это могло выглядеть. Он покачал головой.

Дед цыкнул зубом, что-то там доставая.

– Проблем-то, проблем… Найти, за что дернуть. – Он шлепнул Гонгору ладонью по колену. – Крутите вы что-то, племяши, вола вертите. Его-то как сюда пустили? С такими-то персями? Ну, это ладно, ты, стало быть, там, по воздуху, а он – как все нормальные люди, пешком?

– Не знаю, – ответил Гонгора. Он все никак не мог решить, чего ему не хватало, и слушал вполуха. То есть вообще не слушал. – Дались вам его перси. Он, между прочим, и в шахматах молодец, и на задницу при случае может посадить. Если хорошо попросить.

– На чью задницу? – не понял дед.

– Ладно, – сказал Гонгора. – У него везде связи. Он все время мне об этом повторяет.

– Это здесь, что ли? – недоверчиво улыбаясь, спросил дед.

– Ну, может, у господа бога. Достаньте вон там конфеты. Хлеб не забыли?

Штиис на корточках сидел неподалеку на чистеньком песчаном пляжике, по локоть закатав рукава штормовки, шарил в прозрачной голубоватой водице пальцами, к чему-то прислушивался, погружался обеими ладонями на дно, к округлым блестящим камушкам и рассеянно озирался по сторонам со взором задумчивым и оценивающим. Лис делал вид, что спит, хотя стук посуды не давал ему расслабиться по-настоящему.

Согнав деда со своего спальника и сунув ему для сидения пакет с палаткой, Гонгора согнулся над расшнурованным рюкзаком.

– Опять к роси, – произнес дед непонятно, пожевав губами. Он смотрел на заваленную камнями косу у воды с согбенным над ней Штиисом и не видел его.

– Опять.

– А он что же?

– И он.

Дед положил в рот большую шоколадную конфету, жуя, подсыпал себе в чай еще сухих сливок и принялся медленно размешивать.

– Он чего, заснул там, что ли?

В деревьях, сорвавшись, захлопала крыльями птица.

– Большая часть расходов на его горбу, – подал голос Гонгора, оставляя кружку в траве. – И вообще мне бы без него не найти пилота.

Дед положил в рот новую конфету и пригубил.

– Суровый все-таки мужчина, – с одобрением пробормотал он, глядя поверх своей кружки.

Рядом возник отлучившийся куда-то было Улисс. Кося глазом на Гонгору, опасливо потянул носом в направлении нарезанного ломтя мяса и неспешно расположил свои корпуса рядом. Гонгора запустил пальцы в густую теплую шерсть и подумал, что сезон длинных ночей – это все-таки безобразно много времени, когда можно все забыть, просто забыть про все, выбросить из головы, отпустить тормоза и перестать сдерживаться все время, перестать чувствовать, как подминают под себя, делают собой, изменяют, вместо того чтобы изменяться, а ты киваешь, ты как бы соглашаешься, надеясь в глубине души, что тут самый хитрый, что тебя это не касается. Когда можно, просто лежа под звездным небом, совсем не вспоминать о времени и преодолевать пороги пространства, что вокруг, парсеки пространства – просто потягивая пахнущий дымом и листьями смородины чай, снять с руки часы и забыть, хотя с другой стороны, где же их еще надевать, впервые за столько дней надел. И еще уставать, и смывать животную усталость ледяной водой горного ручья, и обонять, медитировать до потери самоконтроля, всякой связи с реальностью, в горах отчего-то медитируется так, будто ты еще не родился, а весь мир уже умер, – поутру выползать из спального мешка на свежий лесной холод и проваливаться в нирвану, снова обоняя благоухания изнемогших целебными соками диких нетоптаных трав, постоянно чувствуя спиной оставленную не запертой дверь и тяжелое, нечеловеческое, древнее внимание огромного дикого леса в ней… И вот только тогда – тогда можно уже не замечать крадущихся шагов ночи. Тени, все ближе подбирающейся к длинному рвущемуся огоньку, но время ее будет недолгим – коротки еще ночи, – и, хорошо зная это, она будет молча стоять рядом, стоять над душой, не давая спать, тихо переливаться россыпью звездных морей, и это хорошо, так правильно, потому что на многие километры и километры вокруг не найти ни одного лицедея в дорогом костюме и нумизмата с широким затылком. Они рождаются в бетонных коробках, говорит дед. Жить и умирать они тоже предпочитают в бетонных коробках, время вне их – лишь переход от одной коробки в другую, словно в этом их предназначение. И по всему, так оно и есть.

– Люди, – очень серьезно сказал подошедший Штиис, снимая очки и пальцами сбивая с подбородка капли воды. Говорил он, размышляя сейчас о чем-то своем, насущном. – Показалось, может… Вот на той скале, по-моему, кто-то есть.

Работающий челюстями дед, ухватив было, снова вернул горячую кружку в траву и всмотрелся в ближайший утес, куда показывали. Утес по крайней мере наполовину скрывался за коричнево-рыжими искривленными стволами деревьев. Деревья цеплялись за растрескавшиеся отвесные склоны и не падали. Страшно было подумать зависнуть там без страховки.