Наталья Барабошкина - Сын рыбы

– Я понял, Сын рыбы, я знаю такого человека.

Антонио бросил сачок и повел их в дом. В холле были большие зеркала, картины в рамах и свежие розы в керамических высоких вазах. Пахло чем-то знакомым, похожим запах листьев смородины или ванили. Антонио забежал по лестнице наверх. Максим прислушался к его шагам, гадая на каком этаже его комната, на третьем или на втором.

– Ты сказал, что мы ненадолго, – не поворачивая головы, спросил Лохматый. – Время идет, ты мне заплатил за час, а сейчас уже будет два.

Максим посмотрел на приятеля и протянул ему десятку из тех, что только что дал ему Антонио. Тот нерешительно взял и положил во внутренний карман куртки.

– Сам понимаешь, я же не знал, куда мы шли, – промямлил Лохматый. – Здесь вроде спокойно, но черт, ты продаешь тетрадки? – он тихо рассмеялся. – Это круто, честно, отличный бизнес. Ноль вложений. Честное слово, я больше слова не скажу, – он показал жестом закрывающуюся молнию на губах. – Но, это просто шикарный бизнес.

Максим оценивающе посмотрел на своего лохматого охранника.

– Слушай, у тебя точно черный пояс?

– Да я же тебе показывал, что ты снова сомневаешься. Я просто отмороженный, когда надо, и у меня старший брат сидит. Не волнуйся, – сказал Лохматый.

– Но ты не убивал никого?

– Нет. Я уже говорил. И не хочу, и мне не у кого спросить, – Лохматый развел руками, – я уже говорил.

Антонио переоделся во все черное и спустился вниз, бегло отстукивая ступеньки лестницы. В его руках были ключи от машины. Все трое вышли из дома, дверь автоматически закрылась, напрасно Максим придерживал ее от хлопка. Антонио развернулся к ним на ходу.

– Сейчас поедем в одно место, но для начала хочу поговорить с нашим охранником. Он был на войне. Правда, он скрытный. Знаете, посидите тут. Я позову, если он захочет говорить, – Антонио надел солнечные очки и, не дожидаясь ответа, направился к воротам.

Виктор насторожился, рассматривая идущего к нему Антонио. Мелькнуло воспоминание о том, как он маленьким бегал по этим дорожкам, и мать учила его плавать. Тереза выходила к бассейну в открытом купальнике, брала его под руки, он махал ногами и пищал от радости. Брызги летели повсюду. Затем она опускала его глубже, болтать ногами становилось трудно, брызг не было, Антонио злился. Тереза погружала сына под воду, он плыл, размахивая руками, а когда она поднимала его высоко, тер глаза и широко открывал рот для вдоха. Виктор сначала подумал, что Тереза топит ребенка в бассейне, он сорвался с места у ворот дома, опрокинув горшки с саженцами для сада, а Тереза кричала:

– Нет, Виктор, так надо, так учат на плавании, – она смеялась, приподнимая Антонио, но Виктор не мог успокоиться и все протягивал им свою руку.

Ничего не было лучше хорошей погоды, конфет и домашнего праздника. Конечно, так не могло оставаться вечно. Антонио вырос, испортился. Самое печальное, что так думал про себя и сам мальчик. Ему все еще хотелось быть забавным и радовать всех просто тем, что он проходит мимо или что-то сказал. Однако, ожидания возросли, а что именно от него ждали он никак не мог добиться. Поэтому он решил переиграть и начать заново. Антонио хотел быть нужным, необходимым. Отец, на новость о том, что он решил сделать перерыв в учебе и отказался уехать путешествовать, чтобы «проветрить мозги», сказал «хорошо, мы желаем тебе добра». И что это значит? Тереза всеми силами пыталась помочь и настроиться на состояние сына. Она одновременно предлагала ему проводить больше времени вместе, и наоборот, отстать и дать больше свободы. Однажды, сказала, что если он хочет покурить травки, то она не против составить ему компанию. Также было предложено приводить в дом друзей, построить отдельный вход в дом, веранду для вечеринок или вообще съехать на отдельную квартиру.

Все эти уступки просто убивали Антонио. Это означало только, что с ним все совсем плохо, и срочно нужно действовать, чтобы исправить ситуацию. Исправить его. Антонио сделал пять татуировок. Это были отдельные буквы, разбросанные по всему телу. Как сказала младшая сестра Элена – алфавит. Он показывал ей такие вещи, потому что она училась в школе и эмоционально была на одной волне с отстающим Антонио. Элена никогда не осуждала брата, и сама рассказывала ему свои подростковые драмы.

После прочтения Божественной комедии, Антонио сказал всем, что будет читать еще восемнадцать раз. Эта внезапная усидчивость вдохновила его начать сочинять музыку. Каждый день Антонио смотрел видео уроки по курсу элементарной теории, но это оказалось так трудно и скучно, что он передумал и злился, что поспешил всем рассказать об этом. «В поиске» ничего не получалось.

Антонио обнаружил, что совсем не боится боли. Он вычитал что, когда женщина кормит грудью, новорожденный причиняет ей боль, правда к которой со временем привыкаешь. Это очень впечатлило Антонио. Несколько дней он не мог избавиться от фантазий на тему ощущения добровольной боли. Он обложился анатомическими книгами и изучал процесс рождения. За завтраком, когда Тереза уже разливала чай и слишком низко к нему наклонилась, он отодвинулся от нее, выбежал из столовой в свою комнату и закрылся в ванной, где его вытошнило только что съеденным завтраком.

Еще через два дня к Элене приходила подруга со школы. Они заставляли его рисовать карты по географии, а сами красили ногти. Антонио неохотно сидел с ними, раскачиваясь в кресле, и искал повод уйти, пока не заметил во рту одноклассницы пирсинг. Она высунула язык и показала титановую булавку. «Он смотрит мне в рот, твой брат – это что значит?» – спросила подруга, когда Антонио вышел. Он запрыгнул в машину и поехал через весь город в салон, где недавно ему сделали татуировки.

Был вечер, салон закрывали, растягивая на окнах роллеты, и никого уже не ждали. Это оказалось больно, особенно во второй раз, когда уже накручиваешь себя, и вовсю болит первый прокол. Девушка с искусственными ямочками из-за пирсинга в щеках привычным движением распаковала длинную иглу. Он старался думать о ней, пускал в голову разные мысли. Только вот это она входила в него, а не он в нее. Антонио вспоминал нарисованных женщин из анатомической книги. Они встали перед глазами, он изо всех сил гнал эти картинки, и сознательно думать о них не хотел. Девушка с ямочками надела на лицо тканевую маску, взяла пальцами в тонких перчатках кусок кожи в складку вокруг соска. Антонио зажмурился, сделал вдох и почувствовал, как кожа сильно натянулась и с отвратительным звуком, будто просаживают иглу через толстую ткань, порвалась с другой стороны. «Как же все-таки это больно», – подумал Антонио и в глазах его потемнело. Он ехал обратно, расстегнув стягивающую рубашку и стараясь не шевелиться. Даже ехать за рулем было больно. Однако, он не жалел, будто присмирел и стал тихим, скромным и застенчивым за один последний час.