Крис Вормвуд - Автограф на некрологе. Повести и рассказы

Всё изменилось и мир наполнялся туманом. Сознание потекло, как абсент из треснутого стакана. Я был пьян и совершенно счастлив тем, что сумел вырваться за пределы реальности. И вот уже мой мертвец сжимает меня в своих ледяных объятьях. Мне страшно и сладостно отдаваться самому себе. Разноцветные искорки боли и раскаты грома за окном, напоминают мне, что я ещё жив. А потом всё закончилось. И уже в одиночестве я встречал это утро, допивая зелёную отраву. Именно сегодня, после этого сонного наваждения, я понял, что мне следует сделать. Я достану свою серебряную бритву. Сегодня я вскрою вены от запястья до самого локтя, заползу в горячую ванну и в последний раз отдамся самому себе, чтобы смерть забрала меня от этого одиночества наедине с собой, дав мне возможность побыть счастливым. Зачем я пишу это? Всю свою жизнь мне было страшно признаться себе самому, но сейчас мне уже всё равно и я расскажу эту историю целому миру.

После жизни у нас появляется больше свободного времени, простор для размышления о прошедших ошибках, на ум приходит множество вариантов развития собственной судьбы. Я об этом думал, пока не устал от однообразия длинного бесконечного дня посреди серых теней. Бог, боги или вселенная воздвли ночь, она как нож для нарезки времени. Дни существуют как песчинки в часах, призванных мерить собственную скорбь. Но здесь времени больше нет, я умер сегодня… и этот бесконечный день может длиться уже много веков.

Я дремал среди серых садов под светом блёклого солнца, я был всего лишь тенью из теней. Но лишь отсутствие ночи не давало мне заснуть, чтобы перейти в новый день… В новое воплощение? Ад? Рай? Или что там, в конце-концов?! Очевидно, в этом и был чей-то высший замысел.

Когда врата открылись, ОНИ пришли за мной. Это было так же ясно, как то, что я мёртв. Я снова шёл на свет, хватаясь за обрывки памяти, твердящей, что я всё тот же грешник, павший под весом собственных идей, словно инквизитор, сгоревший в пламени своих очищающих костров.

Новый мир ни капельки не изменился, История сделала виток, вернувшись в новое Средневековье. И это нравилось мне. Я снова был здесь и знал, что делать.

Я – сознание прожившее вечность за короткий миг.

***

Октябрь 1985 год.

США. Штат Вашингтон. Колд Исленд

Стрелка часов замыкает ещё один круг. Печальная муха ползёт по циферблату. Полночь.

Остывший кофе, стук деревьев в окно, всё привычно и знакомо до дыр. Я сижу, жду, когда откроется дверь, войдёт Танатос и оторвёт меня от ночного бдения. Люблю свою работу, только скучно и платят мало. Некоторые ночи бывают тихими, как эта, а в иные, я не успеваю и присесть. У меня привычка вечно в ночную работать, а днём отсыпаться.

Он пришёл, когда кончился кофе. Тощий, с покрасневшими глазами в мутных аквариумах очков.

– Стажер, дуй в 36-ю. Там миссис Спенсор готовится, только не перепутай, как в прошлый раз.

В начале своей невольной карьеры я допускал массу ошибок, как любой новичок. Кем я был в прошлой жизни? Кем-то явно не приспособленным к кропотливой бумажной работе и ответственности. А за ошибки с фамилиями и номерами у нас жёстко штрафуют.

Я лениво встаю с жёсткого стула и надеваю халат. Только не белый, как у врачей, а чёрный, я бы даже сказал грязно-чёрный. Да, я работаю в больнице… смертью.

Этот странный и извилистый путь выбрал меня сам. Тут трудно бывает отказаться. Впрочем, я вам потом расскажу, а сейчас спешить надо.

Иду по коридору, тускло поблёскивают лампы над головой. Всё, как и во всех захудалых больницах маленьких городков: облупившаяся штукатурка, истошный запах мочи и лекарств, общая атмосфера безнадёжности, но я привык.

Стараюсь, как можно тише открыть скрипучую дверь. Вороватый луч света стелется по полу, падая на койку возле окна.

– Вам пора, – порой я не узнаю свой голос.

Всегда стараюсь казаться тактичнее, чем я есть, главное не пугать бывших пациентов.

Старушка косится на меня, понятно, что всё дело в моих татуировках и перстнях. Танатос говорит, что надо выглядеть приличнее, да ещё и волосы в хвост убирать, но ничего не могу с собой поделать. Смерть, вопреки стереотипам, не должен быть страшным.

И я провожаю её по коридору, она старается не отставать, шаркая тапками по полу. Мы идём вверх по ступенькам на тринадцатый этаж, тот, который не видит никто из живых. Лестница заканчивается у ржавой витой ограды, её не красили уже лет двадцать. Я тоже совсем не так представлял себе райские врата. Кто бы мог подумать! Достаю из кармана халата ключ, старый амбарный замок с трудом поддаётся. Врата открываются со скрипом. Сквозь решётки струится белёсый свет.

– Проходите, – говорю я пациентке. – Там не страшно. Просто очень скучно.

Это я знаю по себе.

Бабка, всё так же шаркая, подходит к двери. Неуверенно мнётся на пороге, затем оглядывается на меня, и во взгляде бесцветных возрастных глаз читается облегчение. Она шагает вперёд, теряя один тапок на пороге, и исчезает в пучинах света.

***

Из мира мёртвых у меня осталась дурная привычка – размышлять о жизни. Я видел странную бессмысленную нелогичность даже в собственной работе. За недолгое время на службе в больнице я насмотрелся разных случаев. Прооперируют одного, вроде бы успешно. Отойдёт от наркоза, с родными пообщается, а к ночи уже мой клиент. А бывает, зашьют ещё живого как для вскрытия, грубыми нитками через край. И ждут, когда уже в морг везти, а он всё ни в какую, так и выписывается через пару недель свежим и здоровым. Есть определенно силы, чей замысел мне непонятен. Есть ещё и ангелы-хранители, но они всё чаще халтурят и пьянствуют.

***

Ноябрь 1986. Колд Исленд

Годом позже, набравшись опыта, я ушёл во фриланс. Адаптировался к миру с его заморочками, не переживал. Прикупил себе катафалк в кредит. Заказы получаю по телефону. Служба Смерти находит меня везде, где бы я ни был.

Если что-то и есть в этом мире интересного, то это созданный когда-то Дьяволом, метал, очень помогает расслабиться на моей нервной работе.

Я люблю ночь, это время богато на переходы (так я стал называть естественное завершение жизненного цикла).

Скучная пустынная дорога. Включаю на магнитоле одну из болтливых пиратских станций.

«Знаете ли вы, что второе пришествие Христа состоялось в ноябре 34-го года в США? – вещал вкрадчивый голос. – В этот день родился Чарльз Майлз Мэнсон. Христос не был добрым. Почти две тысячи лет он залечивал свои стигматы, кровоточащие раны режима, чтобы возродиться вновь! Как и раньше за ним тянулись отверженные, стремящиеся познать истину. „Я – Иисус Христос и мне насрать, хотите вы в это верить или нет“, – вещал новый пророк. В этот раз Христос хотел мстить. Но вместо живительного распятья, он гниёт в тюрьме уже несколько десятков лет. Человечество само просрало своё спасение…»