Марк Перовский - Вчера я убил свою мать

Я помолчал пару минут. Она ведь права. Моя жизнь не рухнет, не изменится настолько, чтобы потом об этом походе в гости можно было жалеть. Да и хотелось уже как-то развеяться, сбросить странные оковы, накинутые домом, в котором мы жили как в вольере.

– Ладно, я приду, – ответил наконец я. Элис заулыбалась.

– Только есть у меня одно условие, – продолжал я. Улыбка начала медленно сползать с её девственно чистого, слегка бледного лица. Но в глазах по прежнему сиял огонёк надежды.

– Никто не узнает о том, что я у вас был. Просто потом у меня могут быть проблемы. Я не хочу, чтобы моя семья страдала из-за меня одного.

– И всё? Без проблем, Билли, – усмехнулась Элис и, резко дёрнув ведром, разлила немного на мои зимние ботинки.

Мы молча смотрели то на растекающуюся по дороге воду, то друг на друга. Потом рассмеялись и пошли дальше. Вода неприятно хлюпала в ботинках. Расстались мы на том же перекрёстке.

– Приходи вечером, часов в девять, – крикнула она мне вслед, махая рукой.

Я кивнул и впервые помахал ей в ответ.

Я отчего-то очень волновался, когда вернулся домой после последней встречи с Элис. Первый раз в гости… надо же, никогда бы не подумал, что такое действительно может случиться. Мать всегда запрещала нам заводить друзей, говорила, что это мешает вести хозяйство, а нам ничего и не оставалось, кроме как сказать «да, матушка» и дальше пойти колоть дрова, мыть полы или посуду, чистить картошку или зашивать дырки на платьях.

Начало марта. Большое, ясное время. Каждый день в первые мгновения весны был для меня словно новая жизнь. Но в этом году что-то было не так. Ни ясного солнца над головой, ни бледно-голубого неба с витающими вверху дроздами, ни почек на деревьях. Всё получилось ровно наоборот – наступили заморозки, грязь и лёд вновь смешались, превратив Ист-Пойнт в один большой замёрзший кусок ослиного дерьма, по которому было невозможно пробираться без острой палки, чтобы хоть как-то держать равновесие.

В день, когда был назначен ужин в доме у Элис, я особенно волновался за себя и своих братьев. До самого утра практически не спал, лишь изредка проваливаясь в поверхностный сон, под полупрозрачный хрупкий купол, который мог быть разрушен любым шорохом. И когда я очередной раз открывал глаза и чувствовал, как чуть крепче в меня вжимается Джон, мирно сопящий у меня под боком, мне становилось чуточку спокойнее. Всё-таки лучшее, что может у нас быть, так это наша семья. Только если эта семья любит тебя так же сильно, как ты любишь их.

Я поворачивал голову на соседнюю кровать, видел мирно спящих Филиппа и Сэма. Их лица, выловленные лунным светом, были преисполнены спокойствием, через которое незримо просачивалась странная грусть, которую я чувствовал всем сердцем. Каждый из нас устал, каждому из нас нужна была свобода, но нам её никак не достать. Я уже свыкся с этой мыслью и даже не пытался что-либо предпринять, чтобы сделать нашу жизнь лучше, да и просто-напросто боялся последствий. Вдруг я, восстав против матери, навлеку гнев и на всех остальных? Нет, пусть лучше будет так, но все будут живы, здоровы и сыты. Ничего больше мне и не нужно для маленького, мимолётного счастья.

Когда солнце, наконец, встало, я сам отдал Джону часть своего одеяла, попытался встать. Тот схватил меня своей маленькой ручкой за запястье.

– Тебе обязательно каждое утро уходить так рано? – тихо спросил он сквозь сон. Казалось, он даже не разлепил глаза. Я не стал выдёргивать руку, лишь наклонился к нему и поправил непослушную прядь волос, вечно падающую на его лоб.

– Кто, если не я, Джон? – сказал я ему на ухо. – Я делаю лучше для нас всех.

– Для всех? Я думал, ты уходишь по своим делам каждое утро, а потом возвращаешься к нам.

– Единственное моё дело – это ты, Филипп и Сэм, больше никого у меня нет.

– А как же Лейла?

– Она уже взрослая девочка. Сама заботится о себе. Мы ей скорее всего будем только мешать, если постараемся быть ближе, она ведь постоянно работает.

– Может, полежим ещё пять минуточек? – расслабленно потянулся Джон и обнял мою руку. Я не смог противиться его детскому зову. Лёг рядом. Он отдал мне мою часть одеяла. На моём лице сама по себе расплылась улыбка.

Спустя десять минут я уже спускался по узкой деревянной лестнице, попутно надевая куртку, закатывая её рукава, зашнуровывая ботинки во мраке рассвета, выбегал на улицу и шёл колоть дрова. Ужин, назначенный на вечер, придавал мне сил, и я делал всю работу в разы быстрее. Наколол дрова, быстро сходил за парой яиц в курятник, отнёс их Лейле, что в это время уже вовсю хлопотала на кухне. Она хотела сделать омлет, я помог ей достать молоко, взбить с яйцами, а дальше она начала работать сама. Я же принялся убираться на кухне.

И вновь завтракали в тишине. Ничего, я привык. Все привыкли. Как-нибудь всё это можно пережить, ибо никто не вечен. Рано или поздно мне придётся пойти на работу, братья начнут хлопотать в доме вместо меня, мать и отец умрут, и мы останемся совсем одни. Наверное, так было бы лучше для всех, но… до этого ещё нужно дожить. А меня всё чаще и чаще посещало чувство, будто я не доживу до того момента, когда вся наша семья будет хоронить её основателей.

День пролетел незаметно. Солнце выглянуло на пару часов из-за облаков и слегка подтопило дорогу, по которой я вечером собирался пробираться в гости к Элис и её матери. Лёд блестел в солнечном свете, грязь неприятно хлюпала под ногами.

Я вышел из дома, когда почти вся семья уже легла спать. Только Лейла хлопотала на втором этаже, вроде бы наконец решила убраться в своей комнате, чтобы спустя пару дней опять начать её закидывать мусором. Входная дверь закрылась максимально тихо, даже ступени на лестнице в тот вечер не скрипели.

Уже стемнело, но я решил, что не могу обмануть ожидания моей новой и, что самое главное, первой подруги, поэтому решил рискнуть всем, впервые за всю свою жизнь. Пока пробирался сквозь грязь, успел один раз шлёпнуться прямо на спину, отчего у меня заискрились звёзды перед глазами. Я почувствовал, как испачкал свои единственные парадные штаны, которые надевал всего два раз в жизни: когда мерил их и когда заканчивал начальную школу.

Я добрался до дома-корабля, аккурат к началу мелкого весеннего дождика, что грозился перерасти в настоящий ливень, размывающий дороги и пляжи. Постучался. Через пару секунд мне открыла Элис: в тёмно-зелёном фланелевом платье, поверх чёрный кардиган, в волосах – блестящая заколка с искусственными камнями.

– Ой, да ты весь в грязи, – сказала она. – Ну и погодка сегодня, да?