Ингер Фриманссон - Доброй ночи, любовь моя

Сколько соседок ей уже представляли? Она что, должна их всех пережить, это же несправедливо!

Она купила девочке куклу. Красивую, она сама о такой мечтала в детстве. У куклы были настоящие волосы, в волосах – бант, и глаза закрывались. По ее просьбе куклу красиво упаковали.

На следующий день, когда Свен уехал, она поднялась в комнату к девочке и положила пакет на кровать. Жюстина сидела на подоконнике, волосы у нее были немытые, губы стиснуты.

– Не сиди на окне, ты можешь упасть.

Жюстина отвернулась.

– Слезай и помойся, давай выберем, во что ты оденешься. А когда будешь готова, тогда можешь открыть пакет.

Девочка двинулась за ней, шаркая ногами. В ванной она заперлась и открыть дверь отказывалась.

Флора сделала вид, что она ушла из дома. Она спряталась за комодом и сидела, не издавая ни звука.

Затяжная война, вот что это такое, настоящая затяжная война. Девчонка там заряжает пушки, сама она засела в окопе.

Что случилось потом?

Жар от детского тела, руки, которые бьют и бьют, девчонка, голая, заползла в угол.

– Ты будешь делать, что я скажу, маленькая гадина, человек ты или животное, я тебя убью, если не будешь слушаться, если ты будешь продолжать меня унижать, делать вид, что меня нет, слышишь, не смотри в сторону, начиная с сегодняшнего дня действуют другие правила. Начиная с сегодняшнего дня я больше не хочу быть твоей мамой.

– Что ты с ней сделала? – спросил Свен, однако в его голосе не было неодобрения, просто тихое удивление.

Девочка сидела между ними, с чистыми волосами, розовая.

Курт Лудинг созвал собрание в понедельник утром. Он послал Женни, свою ассистентку, за сладким пирогом, который теперь лежал посредине стола, липкий и нарезанный слишком большими ломтями.

– Пожалуйста, берите, – то и дело предлагал Курт.

Его длинные ухоженные пальцы нервно вертели ручку. Берит заметила надпись на ручке: «Норботтенский Курьер». А что такого? Он же откуда-то с севера.

К пирогу никто не притронулся, даже сам Курт.

Он сидел во главе стола. Пил кофе из пластмассовой кружки, подносил ее ко рту и отхлебывал осторожными мелкими глотками. Не расспрашивал, как прошли выходные, не до пустой болтовни было этим утром понедельника. Курт был одет в темный костюм, в котором начал появляться зимой, прежде он обычно носил свитера и вельветовые штаны. Что-то с ним случилось, подумала Берит. Он превращается в этакого непогрешимого.

Они ждали. Анни уставилась в свою чашку. Лотта прочищала горло, покашливая, словно у нее начиналась простуда. Лилиан слабо, почти неслышно напевала, она всегда напевала, когда злилась или волновалась, тогда она, вместо того чтобы что-то сказать, все ходила и напевала.

За окном проехала «скорая помощь», завыли сирены.

Зазвонил телефон.

– Автоответчик включен? – спросил Курт Лудинг.

– Да, конечно, – ответила Женни.

– Хорошо. Тогда начнем. Да, вы все, конечно, понимаете, что раз я вас созвал в понедельник утром, то на это есть причина. Как вы знаете, я в свое время был одним из основателей этого издательства, а потом, когда другие компаньоны не захотели продолжать дело, именно я взял на себя все. Вложил деньги. Да вы эту историю прекрасно знаете. И так шли годы. Иногда было трудно, не буду скрывать. Но все вы отлично работали, без вас бы дело не пошло. Многие из вас работают здесь уже давно, Берит, например, и Маргит... Я думаю, что вы почти так же привязаны к издательству, как и я.

Он замолчал и посмотрел в окно.

Снег все сыпал. Термометр показывал около шести градусов ниже нуля, и Берит в первый раз за зиму надела шубу.

К делу, думала она. Переходи к делу, кривляка гребаный!

Ей хотелось курить. Она пыталась бросить и уже много недель чередовала сигареты с антиникотиновой жвачкой.

Вряд ли именно сейчас у нее получится бросить.

– Как вы знаете, – продолжал шеф, – как вы знаете, я родился и вырос на севере, в провинции Норботтен. В маленькой деревне под названием Сангис. Отец мой работал лесником. Мать была районной медсестрой. Там, среди сосен, я и вырос. Да вы все знаете меня так давно, что слышали, как я иногда начинаю говорить на своем диком диалекте, пока не опомнюсь. Особенно на вечеринках...

И правда, спустя много лет ему все еще казалось, что это очень весело – вечеринка для персонала. Он обычно был заводилой, у себя на даче он научил их есть миндальную картошку и пряную салаку с душком, он пел им меланхолические северные песни. Тогда с ними была его жена Мод, веселая пышная женщина, тоже с севера.

Перемены случились после развода. Мод влюбилась в другого и бросила его, уехала с новым мужем за границу, в Маастрихт, что-то связанное с Европейским парламентом. Курт Лудинг так и не оправился после краха.

– А теперь, друзья мои, я перехожу к сути. Значит, так. Держитесь, потому что речь пойдет о переменах в крупном масштабе. Я собираюсь перевести издательство в Лулео!

Он замолчал и посмотрел на них, на одного за другим. Один глаз у него слегка подергивался.

– Вы удивлены? Могу себе представить.

Где-то в другом конце здания завизжала дрель. В здании постоянно что-то ремонтировали, перестраивали. Почти каждый месяц приходили послания от хозяина дома: «Просим принять во внимание, что на этой неделе то и се...»

– Почему именно в Лулео, наверняка спросите вы все. Я вам скажу почему. Управлять предприятием оттуда необыкновенно выгодно, областное правление обещает налоговые льготы, они прямо спят и видят, чтобы у них появилось хорошее издательство с отличной репутацией. Весь Баренцев регион и все тамошние писательские дарования просто ждут не дождутся.

Он отхлебнул кофе, глаза у него блестели. Он улыбнулся уже не так напряженно.

С ума спятил, думала Берит. Она прикусила себе язык, но не почувствовала боли. Баренцев регион!

– А с нами как? – спросил кто-то. Анни, наверное.

Она вскочила, волосы упали ей на лицо.

– Что с нами будет, об этом ты подумал?

Курт Лудинг положил на стол ручку и крутанул ее, как волчок. Ручка завертелась, а потом со стуком упала на пол.

– Я хотел бы сказать так, – произнес он, все еще улыбаясь. – Любая реорганизация должна сначала пройти период подгонки, чтобы потом достичь максимальной эффективности. Это может быть болезненно, я понимаю.

– Курт, это не ответ! – отрывисто сказала Анни. По лицу у нее пошли пятна, шея покраснела.

– Да! – подхватила Берит. – Что будет с нами?

– Но... вы можете последовать за мной, разумеется. Все. Я надеюсь закончить с переездом за лето. А потом начнем вкалывать, где-то с августа. И вот что, друзья мои, Лулео – очень неплохой город. Даю вам слово.

– Он рехнулся! Просто спятил!