Ингер Фриманссон - Доброй ночи, любовь моя

Она говорила об этом и Жюстине:

– Не думай, что мы так и будем здесь жить до бесконечности. К тому же это ненормально, чтобы две взрослые женщины так вот жили под одной крышей. Нормально было бы, если бы ты много лет назад переехала. А то всю жизнь сидела на нашей со Свеном шее, как гнойный нарыв. Отец вечно тебя защищал, когда надо и когда не надо, но его больше нет, теперь захочу – и вышвырну тебя. Отец бы не огорчился, он бы мне спасибо сказал, он знает, что это для твоего же блага. Женщины в таких делах лучше понимают.

Когда Флора бывала в подобном настроении, Жюстина держалась подальше от нее. Иногда брала машину и ехала к обрывистым скалам в районе Левста, бродила по старым тропинкам, но прогулки никогда не затягивала, беспокойство гнало ее обратно. Что там еще Флора придумает? Может, уже маклера вызвала и тот сейчас шныряет по дому и все оценивает?

Так продолжалось много лет.

По утрам они пили кофе на веранде, сидя по разные стороны стола, обе полностью одетые, в халатах они друг дружке не показывались. Халат означал бы поражение. Флора неизменно была накрашена, тонкие веки отливали голубым. У нее испортилось зрение, и тени она теперь накладывала неровно.

С наступлением жары она перемещалась на балкон или в сад. Флора всегда любила солнце. Она просила Жюстину помочь ей с раскладным креслом, та приносила графин с белым вином и водой. Надев очки с сильными стеклами, Флора целыми днями сидела в шезлонге и красила ногти, накладывая слой за слоем.

Именно там ее и хватил удар – в шезлонге на балконе. Стоял ясный, погожий денек в середине недели. Один из первых по-настоящему теплых дней. Флора даже решилась позагорать в бикини, Жюстине она сказала, что носила этот купальник еще в молодости, и тело у нее ничуть не изменилось, такое же изящное и тонкое. Вот только по лестницам стало тяжко ходить.

Однажды Флора объявила, что вызвала маклера.

– Есть одна квартира в районе Северного Мэларстранд, которую я подумываю купить. Квартира с большой террасой. Я там так же могу сидеть и загорать, ты знаешь, как я люблю тепло.

– А как же я? – спросила Жюстина.

– Ты тоже себе что-нибудь купишь. Дом-то ведь придется продать. Маклер сказал, что от желающих отбоя не будет.

С этими словами Флора опустилась на подушки, устраиваясь поудобнее. Солнце освещало узловатые безволосые ноги. Она намазала их кремом, а также живот и руки, поднесла стакан к губам и отпила.

Жюстина потом рассказывала Натану, что в тот момент она страшно разозлилась на Флору.

– До того разозлилась, что была почти готова ее убить. Подумала, что могу что-то подмешать в вино, яду какого. Но где его взять? Яд? Не пойдешь же в аптеку и не попросишь пакетик стрихнина? Это ведь именно стрихнином в детективах пользуются? Я вышла в сад, спустилась к воде, села в лодку и резко оттолкнулась, папе никогда не нравилось, когда так стартуют, он всегда говорил, что все надо делать спокойно и осторожно. Но я была такая злая и взвинченная, уверена, он бы меня понял, он всегда дорожил нашим домом. Из-за мамы. Я сделала несколько кругов по озеру, кроме меня там никого не было, середина недели ведь, народ на работе, а я все думала, как оно будет, если нам придется переезжать, и есть ли у меня шанс ее остановить.

– А разве вы не совместно владели домом?

– Совместно, но я никогда в такие детали не входила.

– А бумаги ты разве никогда не подписывала?

– Может, и подписывала. Я не помню. После папиной смерти я была сильно подавлена.

Он покачал головой:

– Человек должен такое помнить, Жюстина.

– Должен, не должен. А я вот не помню. Во всяком случае, когда я вернулась домой, солнце ушло с балкона, я подумала, что Флора в доме, пошла прямо на кухню и начала готовить еду, было, наверное, часов пять. Я в тот раз необычно долго отсутствовала, даже на берег сходила, вокруг такая тишина царила, только птицы щебетали. Я стояла на берегу и желала ей смерти, Натан. Я правда ей этого желала.

– А ты ей хоть раз дала шанс? Я хочу сказать, шанс стать тебе матерью?

– Понимаешь... Флора не такой человек, которому что-то дают. Флора берет сама.

– Я могу с тобой когда-нибудь в больницу съездить и навестить ее?

– Нет, – быстро ответила Жюстина. Словно могущественная женщина-ведьма из ее детства могла восстать на больничной койке и снова изменить ее жизнь. И продолжила вспоминать: – Через некоторое время я поднялась на второй этаж, оттуда несло сквозняком, я выглянула на балкон и увидела, что она сидит в какой-то неестественной позе. Мрачная картина... иссохший старушечий живот и бикини... С ней удар случился. Я попыталась ее расшевелить, она что-то лепетала, реагировала странно. Как потом выяснилось, она была совершенно парализована, даже речь отказала. Ну вот, я отправила ее в больницу, а после этого домой она так и не вернулась.

Он взял ее за обе руки:

– По-моему, ты несколько жестока к ней, дорогая.

– Я была в ее власти так много лет.

– Прости, Жюстина, но ты не преувеличиваешь малость?

– Я не преувеличиваю.

– Наверняка нелегко стать приемной матерью такому избалованному ребенку, как ты.

– Если бы ты ее видел, то не стал бы защищать.

– Ого, по-моему, тебе не помешала бы основательная трепка.

– Натан.

Разговор перетек в игру, у него была такая способность: заставить ее забыть все плохое, всю горечь, он обожал шутливые потасовки, ему нравилось раздевать ее, снимать одну одежку за другой. Затем он пристраивался у нее между ног, целовал, ласкал, доводя до оргазма. Он наслаждался ее изумлением, ее благодарностью. Чтобы женщина в ее возрасте была столь неопытной!

И все же она когда-то носила ребенка.

Когда Жюстина рассказала ему об этом, он ответил, что догадывался. Она шире и не такая упругая, как молодые. Но тут же добавил, что это не делает ее менее привлекательной. Его, среди всего прочего, именно контрасты и притягивают: она такая большая и аппетитная – и при этом такая неопытная.

Историю с птицей он нашел чистым безумием. Когда она в первый раз привела его к себе, птица захлопала крыльями, и Натан вскрикнул от неожиданности. Жюстина надеялась, что он понравится птице. Но пришлось запереть ее на чердаке на все время, пока в доме был Натан. Птица к такому не привыкла. Клекот и хлопанье крыльев на чердаке не прекращались ни на минуту.

– Я выпущу ее на волю, – пообещал Натан. – Это же издевательство над несчастным созданием!

– Ага, выпустишь, и он умрет. Его же сразу заклюют.

– Не лучше ли быстрая, пусть и грубая смерть, чем жизнь в доме, построенном для людей?

– Ты не понимаешь. Он любит этот дом, а я – его друг.

– Нельзя сказать, чтобы это было особо гигиенично.