Ингер Фриманссон - Доброй ночи, любовь моя

– Она плакала и была очень подавленной. Говорила, что вы отдалились друг от друга, что у вас теперь мало общего. И что мне остается, сказала она, ни работы, ни любви, что-то в этом духе.

Было похоже, что он закурил.

– Прямо так и сказала?

– Ну, примерно так.

В трубке послышались всхлипывания, бормотание. Словно он отложил трубку в сторону. Надсадный кашель. Потом он вернулся.

– Извините меня, – тихо сказала она. – Не следовало мне звонить вам посреди ночи.

– Нет! – закричал он. – Это ничего! Наоборот.

– Я почему-то уснуть не могу. Тоже беспокоюсь.

– Я сегодня был у вас в Хэссельбю. Звонил в вашу дверь, но никого не застал.

– Да.

– Что мне делать? Что мне, мать твою, делать?! – Последнюю фразу он проорал. – Извините меня... но прямо не знаю, куда деваться от беспокойства.

– Ничего удивительного. У вас есть снотворное? Я хочу сказать, что вам необходимо поспать.

– Я таблетки не принимаю.

– А Берит?

– Честно сказать, не знаю.

– Ясно. Ладно, не хочу вам больше мешать. Я позвоню, если что-нибудь вспомню. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Каждый раз, когда она ложилась в постель, это возвращалось. Днем оно держалось на расстоянии. А потом, когда все было кончено, она заснула. Опьянение уже прошло, но, приняв душ, она уселась на край постели и выпила еще пару бокалов вина. Снова разнылась поврежденная нога. А потом она отключилась.

Они упали друг другу в объятия. Долго стояли, обнявшись. Горячее, заплаканное лицо Берит, ее пьяные рыдания, я так себя осуждала, меня такое раскаяние терзало, я пыталась себя уговорить, что дети – они жестокие, они лишены дара сочувствия, только это не помогало, Жюстина, Жюстина, ты должна меня простить.

Она была пониже Жюстины, потоньше. Но сильная. Когда Жюстина потянула ее на пол, она не протестовала. И только когда Жюстина уселась ей на грудь, склонилась и стиснула ее горло, только тогда Берит попробовала сопротивляться. Жюстина сдернула с полки книгу, это был том Достоевского, и била Берит торцом книги прямо в переносицу. Раздался треск, тело под ней затихло, закатились глаза, Берит потеряла сознание, от шока ли, от боли. Жюстина метнулась в спальню, принесла длинный шарф, несколько раз обмотала вокруг шеи Берит.

Она тянула и тянула до тех пор, пока у нее не исчезли малейшие сомнения.

Зазвонил телефон. Сняла трубку, это был мужчина... Натан? Нет, Ханс-Петер. Натана больше нет, тело его разбито в лохмотья бурными порогами на другом краю земного шара, это было давно и уже забыто.

Она тихо положила трубку.

Она точно знала, что ей делать. Она даже не обдумывала это заранее, все пришло само, ею словно руководил какой-то голос: принеси матерчатую сумку с эмблемой магазина «Консум». Теперь шарф. Не глядя в мертвое лицо, она размотала шарф, освобождая горло Берит, издавшее противное шипение. Потом привязала шарф к ручке сумки, длинный конец обмотала вокруг талии Берит.

Птица кружила над ней, отправляйся спать, велела Жюстина, а то еще в темноте себе что-нибудь повредишь. Но птица не послушалась, опустилась ей на плечо и сидела там, пока Жюстина волокла тело по лестнице.

Только когда она почти добралась до двери в подвал, птица взвилась и улетела наверх.

– Я скоро приду! – прокричала Жюстина. – Ты ведь знаешь, что я приду и угощу тебя вкусненьким, сырое яйцо дам, как ты любишь, может, там даже эмбрион будет. Иногда попадаются.

Она оставила Берит в прихожей. Вспомнила, что в подвале есть камни. Принес когда-то отец, купил их у кого-то из работников, который собирался помочь ему построить во дворе жаровню для барбекю. А все Флора ворчала, Жюстина вдруг услышала ее скрипучий голос, никогда ничего своими руками не сделаешь, каменюки так до моей смерти и будут во дворе лежать, вид портить, Свен, я не хочу, чтобы они тут валялись.

И однажды отец, разозлившись, отволок все камни, до последнего, в подвал. На это у него ушло десять минут, а потом прыгнул в лодку и отплыл.

Жюстина притащила два камня. Положила их в пакет из «Консума», но, когда попыталась сдвинуть Берит с места, оказалось, что слишком тяжело.

– Вот дерьмо!

Дышала Жюстина тяжело, однако паники не чувствовала.

Она вытащила камни из сумки. С трудом натянула на Берит куртку и безобразную кепку в коричневую клетку. Чуть не забыла вязаные перчатки, лежавшие на полке для шляп в прихожей. Попыталась натянуть их Берит на руки, однако с резким всхлипом оставила это занятие и запихала перчатки в карманы куртки убитой.

Затем оделась сама, вышла, подтащила к крыльцу финские сани.

Теперь осталось самое трудное – усадить безжизненное тело. Боль в ноге не позволяла о себе забыть, хотя и чувствовалась будто со стороны. Когда Жюстина наступала на поврежденную ногу, та отзывалась ноющим покалыванием, но то была сдержанная, отдаленная боль. С ней она разберется после.

Жюстина взвалила груз на сани. Полозья немного скользили, мертвые руки тяжело скребли снег. Жюстина попыталась положить их Берит на колени, но они все падали, не желая слушать. Придется найти веревку. Она выдвинула все ящики в кухне, вытряхнула их содержимое на пол, веревки нигде не было.

Тут накатил первый приступ паники.

Она подошла к зеркалу. Увидела свое лицо, громко назвала себя по имени.

– Жюстина. Ты должна это самой себе, не забывай! Думай об этом все время!

Руки у нее тряслись, она сильно ударила себя по обеим щекам, спокойно, спокойно, без истерики, ты знаешь, как Натан не любит истеричек.

Стало легче.

А вскоре она нашла моток шнура. Лежал себе на подоконнике, она вспомнила, что на днях использовала его для... нет, не помнила она, для чего использовала шнур. Она подобрала с полу ножницы и вышла во двор.

Берит сидела согнувшись пополам, почти соскользнув в снег. Жюстина привязала ее к саням, обмотала шнуром талию, руки, ноги. Голова свешивалась то на одну сторону, то на другую, сломанная шея не держала, не смотреть на эти выпученные глаза, нет, не смотреть, она надвинула кепку как можно глубже и пошла за камнями.

В каждую сумку из «Консума» уместилось по пять булыжников.

Ее окружала глухая и туманная ночь. Доносился гул далекого самолета. С невероятным трудом ей удалось спустить сани к озеру. Полозья проваливались в снег. Когда она выбралась на лед, стало полегче. Толкая сани перед собой, она брела по льду, вздрагивая от резких звуков, время от времени раздававшихся над озером. Остановилась, только когда почувствовала, что ноги промокли насквозь. Вгляделась и увидела, что лед скрыт под слоем воды.

Она отошла шагов на десять. Прихрамывая, разогналась, кинулась к саням, навалилась всем телом, и сани заскользили вперед. Но не утонули. Лед все еще держал их вес. Следовало предпринять еще попытку. Она легла на живот и поползла, толкая сани перед собой, куртка набрякла влагой, однако холода Жюстина не ощущала, вода казалась ей почти горячей. Она уперлась руками в спину Берит и толкнула что есть мочи. Сани снова заскользили вперед, проехали еще несколько метров. Послышался треск, бульканье, сани накренились, и Жюстина увидела, как они медленно погружаются в воду, мелькнули изогнутые полозья, и вот все поглотила тьма.