Ингер Фриманссон - Доброй ночи, любовь моя

– В гробу! Упакованную, словно товар для доставки.

Она упала на колени на белый ковер. Уронила голову Жюстине на колени, от тела исходил жар, она вся дрожала, она ткнулась губами в ногу Жюстины и вдруг впилась в нее зубами. Жюстина замерла на миг, ладонью прикрыла рвущийся крик, уставилась на полицейского. Он тут же подскочил, поднял Марианну и помог ей сесть в кресло.

– Что с вами, Марианна, что с вами?

Узкие глаза блеснули. Губы раздвинулись, но тут же снова сомкнулись.

Появился ее муж с тряпкой. Принялся неловко вытирать кофейную лужу.

Марианна Андерссон сказала совершенно нормальным голосом:

– А теперь, может, нам позволят задать несколько вопросов человеку, который последним видел нашу дочь живой?

– Жюстина Дальвик для этого и приехала, – сказал полицейский.

– На самом деле не я последней видела ее живой. Тот человек... в Куала-Лумпур, это ведь... тот, кто убил ее, тот и видел последним.

Женщина повернулась к ней:

– Прошу вас, не придирайтесь к словам. Все и так достаточно скверно.

– Послушайте, – вмешался полицейский. – Мы все потрясены случившимся. Нервы у всех оголены. Жюстина Дальвик жила в одной комнате с вашей дочерью. Она утверждает, что находилась в ванной, когда это случилось.

– Могу я спросить?

– Спрашивайте.

– Я все хожу и думаю, размышляю о деталях.

– Спрашивайте.

– Когда вы вышли из душа, вы же были голая?

– Нет... на мне было полотенце.

– А мужчина там уже стоял? Вы не слышали, как он вошел?

– Нет, я же была в душе.

– А он что, не слышал, что в душе кто-то есть?

– Я не знаю... возможно, он думал, что я в номере одна, услышал звук воды из душевой и решил, что самое время пробраться в номер.

– И обнаружил, что в номере еще кто-то живет?

– Да.

Вопросы сыпались градом.

– А моя дочь попыталась его остановить?

– Я не знаю.

– Да, но что вы думаете?

– Нет, я думаю, что она растерялась. Полицейские сказали, что там не было следов борьбы.

– Но почему, увидев, что в комнате кто-то есть, он не убежал сразу?

– Я не знаю.

– Не знаете?

– Да. Может, она вышла из комнаты перед этим, а в тот момент, когда он проник в комнату, вернулась, может, она что-то забыла и вернулась.

– А вы не попытались ее защитить?

– Да ведь было уже поздно! Все уже случилось.

– А что вы сделали?

У Жюстины снова закружилась голова, она посмотрела на полицейского, он ответил ей ободряющим взглядом.

– Что я сделала... А что бы вы сами сделали?

– Я бы его убила, задушила, разорвала голыми руками.

– Марианна... – сказал Матс Андерссон. – Марианна...

– Я испугалась, – прошептала Жюстина. – Он уже убил одного человека и мог убить второго.

– И что вы сделали?

– Я кинулась обратно в душевую и закрылась.

– А почему вы из номера не выскочили? Почему не побежали за помощью? Мне это кажется очень странным.

– Я не знаю. Это было чисто рефлекторное.

– Если бы ее в больницу отвезли! Если бы ее вовремя отвезли в больницу!

– Но было уже поздно!

– Откуда вам знать? Сколько мертвых вы видели? Как вы можете быть в этом уверены?

Жюстина схватилась за кофейную чашку, но руки так дрожали, что она не смогла ее поднять.

– Могу и я... кое-что спросить? – подал голос отец Мартины. – Какой она была в этот день, какое у нее настроение было? Веселая она была или грустная?.. Не могли бы вы...

– Нам тогда было не до веселья.

– Вспомните о том, что случилось в джунглях, – сказал Ханс Нэстман. – Один из руководителей пропал, возможно, с ним произошло несчастье. Скорее всего, он погиб.

– Его так и не нашли?

– Нет. Исчезнувших в джунглях почти никогда не находят.

– Она была беспокойная душа, наша девочка. Я всегда пребывал в напряжении, когда она уезжала путешествовать. Боялся, что с ней что-нибудь случится. Раньше или позже... но ведь им не запретишь.

– Нет. Им не запретишь.

– Комиссар, а у вас есть дети?

– Да. Два сына, восемнадцати и двадцати лет.

– С мальчиками легче.

– Не скажите!

Мать Мартины поднялась, подошла к алтарю и зажгла обе свечи.

– Можете уезжать, если хотите, – хрипло сказала она. – Теперь я знаю, как выглядит та, которая жила с Мартиной в одной комнате. Больше я о ней знать не хочу. С меня хватит.

– Какая странная и неприятная женщина, – сказал Ханс Нэстман в машине по дороге назад. – С моей профессией я много странных личностей повидал. Но такую, как Марианна Андерссон...

– Горе корежит людей.

– Да ладно!

Она пристегнула ремень.

– Что она вам сделала? – спросил он.

– Ничего.

– Она вас поранила, я же видел. Укусила, ведь так?

– Нет.

– Жюстина, послушайте меня. Вам нужно сделать укол от бешенства. Человеческий укус – один из самых опасных.

– Я уже привита.

– А, понятно. Перед такими путешествиями...

– Нам массу прививок сделали. И Натану в том числе. Но от всего не привьешься.

– Умно сказано.

Он немного помолчал.

– Я видел, как она укусила вас, Жюстина.

Она вздохнула:

– Ладно, укусила.

– У меня такое чувство, будто вы позволили ей это сделать.

– Ладно, ладно. Может, я этого заслуживаю. Наверное, я должна была защитить ее дочь.

– Вы сами так считаете?

– Я не знаю. Но разобраться в этом только психиатр сможет. Пожалуйста, отвезите меня домой. Ужасный день.

Через какое-то время Ханс Нэстман снова позвонил.

– Полагаю, вы хотите знать, что происходит в Куала-Лумпур, нашли ли они Натана Гендсера. Человек, которого они арестовали, наотрез отказывается признаваться в убийстве, хотя и не отрицает, что промышляет гостиничными грабежами. А еще он утверждает, что ноги его в этой гостинице никогда не было. И ничего нельзя доказать. На ноже полно разных отпечатков, но только не его. Наверное, он был в перчатках, да... хотя в этой стране, кажется, достаточно жарко.

Она не знала, что ответить.

– Думаю, они все равно его посадят. Я хочу сказать, если у него нет полноценного алиби. Обнищавший подонок без гроша за душой.

– Я не хочу ничего об этом слышать, – ответила Жюстина. – Я хочу обо всем забыть.

К исходу осени ее наконец оставили в покое.

Она не то чтобы забыла. Натан по-прежнему приходил к ней. По ночам прокрадывался в ее сны, днем следовал за ее спиной, так близко, что она слышала его дыхание. А обернется – только тень мелькнет, и все.

Да, Натан приходил к ней, но все реже и реже.

А тут Ханс-Петер. В этот зимний день, когда температура поднялась выше нуля, а окна блестели от дождя, в день, когда они стали близки, она знала, что ему надо уходить, но так не хотела этого.

Он сказал, что ему пора на работу в гостиницу.

Они сидели на кухне. Он обнял ее, притянул к себе на колени.