Ингер Фриманссон - Доброй ночи, любовь моя

– Там?

– Да.

– Ты любишь свою жену Там?

– Я ее люблю и уважаю.

– Натан! – закричала она и тут же замолчала.

Она вышла из душа, она была чистой. Она так долго простояла под тугими струями, что вода остыла.

В комнате стояла Мартина, спина узкая, вместо юбки повязан саронг. Она держала что-то в руке, это был талисман, она отвязала его от Жюстининого рюкзака.

– Что ты делаешь? – спросила Жюстина, слова выходили из нее как булыжники или гвозди.

– Ничего. Просто смотрю.

Жюстина наклонилась над своим рюкзаком, вытащила паранг.

В голове взорвалась боль.

Она помнила, с какой силой кровь брызнула ей на руки, помнила, как красная влага обожгла ее.

Они все заставляли ее рассказывать, повторять снова и снова. У нее от этого мозги съеживались. Несколько полицейских-мужчин и одна женщина по имени Нанси Форс, светлокожая шведка, которую прислало посольство.

На окне в комнате была решетка.

Она снова рассказала:

– Я вышла из душа, а там кто-то стоит, мужчина, а она на полу лежит. Мартина лежала на полу, а я закричала, тут он ко мне повернулся, нет, лица его я не помню, темное, узкое, я кинулась обратно в душ, поскользнулась, ударилась, полотенце упало, я слышала, как хлопнула дверь. И тогда я вышла из душа. А она там лежит уже мертвая.

– Где у вас след от удара, мисс Дальвик?

Ей пришлось задрать юбку и показать: у нее все ноги были в ссадинах и синяках.

В комнате находился врач. Он прикоснулся к ее ноге. Жюстина вскрикнула.

Она помнила иглу и запах эфира.

Или это было потом?

Потом.

– Этот мужчина?

– Да.

– Как вы думаете, сколько ему лет на вид?

– Я не помню. Я уже вам говорила.

– Тридцать? Или двадцать?

– Он был темный и худой.

– Расскажите обо всем еще раз.

– Она лежала на полу, а паранг... паранг торчал у нее в спине.

– Он вам угрожал, мисс Дальвик?

– Он не успел, я убежала в душ и закрылась, он ведь Мартину убил.

А потом стало тяжело и трудно дышать, воздух не поступал в легкие, она задыхалась, хватала ртом воздух, хрипела.

А после – больница, там все было белое: простыни, стены. Лицо у Нанси Форс удлиненное, доброе. Всякий раз, когда Жюстина открывала глаза, у постели сидела Нанси.

– Этот мужчина, который был с вами в джунглях, Бен, он просил передать вам привет.

Жюстина заплакала, услышав его имя.

Нанси Форс сказала:

– Они схватили какого-то человека, который специализировался на кражах в гостинице.

– Правда?

– Да. Они спрашивают, сможете ли вы его опознать?

Несколько суток она спала. Сейчас надела то, что принесла Нанси Форс, – широкие брюки и тунику с длинными рукавами.

– Это моя одежда, мне кажется, у нас один размер. Можете оставить ее себе.

Ей велели посмотреть в окошечко. За стеклом сидел какой-то мужчина, худой, с запавшим ртом.

– Они спрашивают, он это? – спросила Нанси Форс.

Жюстина ответила, что не знает.

Она хотела бы попрощаться с Беном, но не получилось.

Больше она его никогда не видела.

Нанси Форс последовала за ней в самолет, чтобы поддерживать ее, а может, чтобы присматривать. Она проводила ее до самого Стокгольма.

Дома ее тоже неоднократно допрашивали. Два шведских гражданина погибли в Южной Азии, Жюстина знала обоих.

Первые дни телефон звонил так часто, что она в конце концов выдернула шнур из розетки. Полицейские выдали ей мобильник. Мы должны иметь возможность с вами связаться, сказали они. Смотрите, чтобы он всегда был заряжен.

Вот только каждый раз, когда упоминали имя Натана Гендсера, у нее что-то случалось с дыханием, Жюстина оттягивала ворот, словно пытаясь высвободить шею, плакала и до крови царапала руки. Скорее всего, то были последствия сильнейшего шока. Ей порекомендовали женщину-психолога, но Жюстина так и не связалась с ней.

Звонки по мобильному Жюстина не решилась игнорировать. В один из первых дней позвонил Мике, сын Натана. Она пригласила его к себе.

Парень был похож на отца, и, увидев его, она заплакала, вскочила и выбежала из голубой гостиной, оставив его в одиночестве. Сидела в своей комнате на кровати и слушала, как он ходит по дому, зовет ее. Наконец вышла на лестницу.

Мике стоял на нижней ступеньке, держась за перила. Птица кружила под потолком, она так долго оставалась одна, что людские голоса напугали ее. Жюстина позвала ее, но птица слетела вниз только после долгих уговоров.

– Не бойся! – крикнула Жюстина, перегнувшись через перила. – Птица боится больше твоего.

Ей вспомнились тигры, как их описывал Бен.

«Он уже далеко, он боится во много раз больше, чем мы».

Она села на верхней ступеньке, велела парню тоже сесть. Сказала:

– Знаешь, а мы следы тигра видели.

– А может, его тигр убил? – неуверенно спросил тот.

– Может быть, но скорее уж тогда слон.

– Слон?

– Да. Недалеко от лагеря были слоны.

– Круто... вы их видели?

– Я – нет. Но один парень, Бен, сказал, что никогда не слышал, чтобы животные нападали на людей.

– Может, он их дразнил?

– Твой отец?

– Да.

– Нет, он их не дразнил. Но больной или раненый зверь... Никогда не знаешь, что может случиться... Джунгли, они такие... непредсказуемые.

– Он прямо вцепился в эту работу. Я никогда его таким не видел. Он считал, что нашел наконец себе дело, мы с ним говорили, что со временем и я...

– Мике, сколько тебе лет?

– Скоро шестнадцать.

– Почти взрослый.

Он неуверенно пожал плечами.

Происходящее вдруг представилось ей сценой из спектакля. Она спустилась к мальчику, села рядом. Птица шебуршала в ее спальне.

Она положила руку на голову мальчика. Откуда-то пришли нужные реплики.

– Возвращайся домой и утешь сестер. Давай будем думать, что твоему папе сейчас хорошо там, где он есть. Он был настоящим искателем приключений и умер, как говорится, в седле. Он умер в самый счастливый период своей жизни. В джунглях, во время большого приключения. Как ты думаешь, многим достается такая судьба?

И, произнося эти слова, она вдруг осознала, что так все и есть, что все это правда. Принеся в жертву человека, которого она любила и ценила больше всего в жизни, она тем самым избавила его от скучной обыденности, рано или поздно завладевшей бы им, как и всеми остальными. Ему теперь не нужно возвращаться домой, он никогда не постареет, никогда не увидит, как сдает его тело, ему никогда не придется сидеть в инвалидном кресле, больным и забытым всеми в каком-нибудь доме престарелых. Ему посчастливилось умереть на самом пике его жизни. Она помогла ему.

Только жертва была огромной.