Джеймс Гриппандо - Вне подозрений

Фахид замер на полпути. Юрий все глубже всовывал палец Аману в горло.

— А ну, кусай! Откусывай! Мне нужен этот палец!

Аман тихо подвывал, в глазах его стояли слезы. Раздался приглушенный выстрел. Пуля угодила Аману в левую ступню. Нога дернулась, точно через нее пропустили электрический ток, и, даже несмотря на то, что палец глубоко ушел в горло, он умудрился испустить сдавленный крик.

— Откусывай, кому говорят!

Лицо у Амана исказилось, челюсти непроизвольно сжались от окрика.

— Сильнее! Кусай сильнее, до конца!

Тело Амана сотрясалось от судорог. Изо рта бежала кровь, зубы перегрызали кожу и сухожилия.

— Не надо, Юрий! — взмолился Фахид.

— Нет, до конца!

— Он теряет сознание, — пролепетал Фахид.

Кровь двумя струйками бежала по щекам и подбородку, собиралась в ушных раковинах. Зубы сжимались все плотнее, резцы начали дробить кость.

— Хочу услышать, как она треснет.

— Перестань, ладно? — сказал Фахид. — Я отдам тебе все деньги. Считай, что я тебе должен. Только отпусти его.

Юрий поднял глаза на Фахида, затем снова взглянул на Амана. Все лицо его было залито кровью, вместо ступни — кровавое месиво, а левая рука походила на крендель. Резким рывком Юрий выдернул палец из челюстей Амана. Палец был сломан, мышцы и сухожилия порваны и прогрызены до кости.

— Меня от вас тошнит, — сказал Юрий.

И, уже поднимаясь, быстро и резко ударил два раза по сломанному локтю Амана, отчего несчастный громко взвыл от боли. А потом рухнул вниз и начал кататься по полу.

— Чтоб отдали все, до последнего пенни, до того как я уеду из города. И, пожалуй… не только за последний заказ. За все шесть, ясно?

— Сегодня же вечером доставлю тебе деньги в гостиницу, — сказал Фахид. — И тогда мы в расчете, правильно?

— Мы никогда не будем в расчете. Из-за вас, задниц, я потерял самый большой в жизни контракт.

— Как это?..

— Да эти ублюдки из Майами, на которых я пахал. Они отсекли меня от доли. И все по вашей вине — из-за вашего гребаного вируса «Западный Нил».

Он развернулся и изо всей силы наступил Аману на раненую ногу. Араб снова взвыл от боли.

— Мне очень жаль, Юрий, — сказал Фахид.

— Ты даже не представляешь, как пожалеют ребята из Майами!

Он сунул пистолет в кобуру под рубашкой, швырнул на стул двадцать долларов — по здешним меркам вполне достаточно, чтобы расплатиться за пиво и сломанный столик, — и вышел из ресторана, предоставив Фахиду возможность заняться пострадавшим.

В восемь утра Джек собрался на работу. Синди уехала к себе в студию двумя часами раньше, заметив, что утреннее освещение особенно благоприятно для съемок на улице. Джек прошел на кухню выпить чашку кофе. Мать Синди сидела за столом и читала газету.

— Доброе утро, — сказал Джек.

— Угу, — пробормотала Эвелин, не отрываясь от кроссворда.

Джек колебался секунду, потом сказал:

— Эвелин, я хотел поблагодарить вас.

— За что?

— За то, что дали нам с Синди приют. Позволили пожить здесь.

Она подняла глаза от газеты.

— Что только не сделает мать для родной дочери.

Судя по тону, каким были произнесены эти слова, сразу становилось ясно: она сделала это не для него.

— Мы можем поговорить? Хотя бы минутку?

— О чем?

Джек придвинул стул и уселся напротив.

— Вы были очень холодны со мной с тех пор, как всплыла эта старая запись. Синди, слава Богу, меня простила. Что я должен сделать, чтоб наладить отношения с вами?

— Ничего тебе делать не надо.

— Ничего не надо делать или я не смогу тут ничего поделать?

— Господи, к чему устраивать себе и другим такую головную боль!

Джек посмотрел ей прямо в глаза и сказал:

— Я вашей дочери никогда не изменял.

— Это меня не касается. Разбирайтесь сами.

— Тогда почему вы все время даете понять, что я совершил нечто ужасное и непоправимое?

— Ну, если ты действительно так все воспринимаешь, тогда, может, и совершил.

Джек понимал, что разговора не следовало затевать вовсе. Но он просто не мог выносить холодных, презрительных взглядов тещи.

— Мне кажется, вам это только в радость.

— В смысле?

— Если бы я действительно обманывал Синди.

— Глупости!

— Нет, правда? Вам хотелось бы?

— Что за дурацкий вопрос!

— Вопрос, на который вы не хотите отвечать.

— Но с какой стати я должна желать родной дочери плохого?

— Это не ответ. Позвольте высказать догадку. Вы будете счастливы, если она меня бросит, верно?

— К чему все эти разговоры, не понимаю! — Тон Эвелин стал жестче.

— Давно пора, так вы думаете?

Она раздраженно отвернулась, потом опустила глаза и тихо сказала:

— Я против тебя ничего не имею. Честно, Джек. И вовсе не считаю тебя ужасным человеком.

— Уже прогресс! Вы никогда обо мне так тепло не отзывались!

— Было время, когда я говорила о тебе только хорошее.

— А потом все изменилось, да?

— Эстебан все изменил, — еле слышно ответила она.

Пять лет прошло после нападения, но до сих пор при упоминании об Эстебане у Джека по коже пробегали мурашки.

— Синди говорила, что вы думаете на сей счет: ее ночные кошмары не закончатся, пока она со мной.

— Но на нее напал твой клиент.

— Это было, когда я занимался смертными приговорами. Теперь не занимаюсь. И все позади.

— И все осталось. Страхи будут преследовать ее всегда.

— Она вполне довольна своим выбором.

— Она куда более хрупкое создание, чем тебе кажется.

— Сильней, чем вы думаете.

— Я говорю не только об Эстебане.

— Знаю, о чем вы говорите. Но я ничуть не похож на ее отца.

Эвелин умолкла и откинулась на спинку стула с таким видом, точно этот разговор отнял у нее все силы. А потом вдруг заговорила снова. И голос звучал уже мягче, но серьезнее:

— Тебе известно, почему мой муж покончил с собой?

— Думаю, что этого никто не знает.

— Известно, как отразилось эта смерть на нашей семье?

— Могу лишь представить.

— Я не прошу представлять. Я спрашиваю, что тебе известно.

— Да пожалуй что, ничего. Ведь меня там не было.

— Тогда ты совсем не знаешь Синди. И нечего притворяться, будто знаешь, что для нее хорошо, а что — плохо.

Слова эти рассердили Джека. Не только потому, что показались обидными. Стало ясно, что Эвелин думала так очень давно.

— Знаете, Эвелин, вы были правы. Не следовало затевать этот разговор.

— Совершенно бесполезный.

— Да, и некоторые вещи лучше оставлять недосказанными.

— Особенно когда оба мы понимаем, что я права.

Джек взял кружку и вышел из дома. Залпом допил кофе на крыльце и направился к машине. Повизгивая шинами на поворотах, машина уносила его все дальше от дома, от матери Синди и столь болезненных для него истин.