Ребекка Тинсли - День расплаты

У Шарлотты скрутило желудок.

— Тогда зачем «ГТ» нужен заменитель мономеров стирена, если у них есть мономеры стирена? — спросила она. — Солома им вряд ли подойдет.

— Им не нужен заменитель мономеров стирена. Они хотят не допустить его появления на рынке. — Он произнес это, как почти нормальный человек с живым аналитическим умом. — Вы говорите, он пока на стадии разработки? — Шарлотта кивнула, и химик опять поскреб подбородок. — В таком случае «ГТ» нужна эта компания, чтобы остановить исследования. Если появится заменитель, то на пути к полному запрету во всем мире производства мономеров стирена не останется никаких препятствий. «Зеленые» борются за это запрещение уже много лет, вопрос о нем даже поставлен в ООН, но проблема в том, что требуется заменитель.

— Нет мономеров стирена, нет и «Дермитрона»?

Химик кивнул и с победным видом дернул себя за бороду.

Оставив хозяина квартиры заниматься спасением всего человечества, Шарлотта ринулась к телефону-автомату, из которого можно было позвонить по кредитной карточке. Она дозвонилась до Дика Зандера и спросила, могут ли они поговорить о «Дермитроне». Тот ответил, что с удовольствием расскажет ей о производимых корпорацией химикалиях для сельского хозяйства, но, вероятно, она предпочтет поговорить с вице-президентом, который возглавляет подразделение, занимающееся разработкой удобрений и пестицидов.

Услышав этот вежливый ответ, Шарлотта изо всех сил вцепилась в трубку и заскрежетала зубами. Когда она высказала предположение, что «Дермитрон» в действительности является нервно-паралитическим газом, добродушная усмешка исчезла из голоса Дика Зандера и тот заявил, что это просто нелепо. Его самоуверенности еще поубавилось, когда она сообщила, что у нее есть запись беседы с двумя людьми, которые могут опровергнуть его слова. Теперь настала ее очередь ухмыляться. Шарлотта повесила трубку на рычаг.

Шарлотта стояла, пряча голову под пластиковым пузырем, окружавшим телефон-автомат, и обдумывала, что делать дальше. Затем опустила монету в двадцать пять центов и позвонила сенатору Марку Сэндалу. Тот с жадностью набросился на новую информацию. Шарлотта повторила свою просьбу не упоминать в прессе о материале Стоуна, пока он не появится на рынке, и обещала, что сенатор будет первым, кто об этом узнает; тогда он может заработать столько политических очков, сколько захочет. Сэндал пригласил ее на обед, но Шарлотта отказалась со всей любезностью, на какую только была способна. Он призвал ее соблюдать осторожность — в этом чувствовалась его склонность к мелодраме, о чем говорил ей Скотт. Шарлотта повесила трубку.

Несмотря на совет Мориса забыть Дэвида, Шарлотта обязана была предупредить его об истинных намерениях «ГТ». Через минуту она уже говорила с автоответчиком Дэвида. Она сообщила оба своих телефона — в Эй-би-си и в отеле, затем, зажав в руке видеокассету, поймала такси и отправилась в студию, чтобы заняться гигантской редакторской работой. Двадцать минут спустя она сидела перед монитором с пакетом чипсов и диетической кока-колой, даже не подозревая, какой безумный переполох вызвали ее расспросы.

— Я хочу помочь вам в вашей борьбе, — произнесла женщина, стоявшая перед дверью его квартиры. — Мне сказали, чтобы я обратилась к вам.

Она говорила тихо, переминаясь с ноги на ногу, словно ей было неловко или она волновалась. Он тоже занервничал, но снял дверную цепочку и впустил женщину. Ему нужна была любая помощь, чтобы распространять листовки, устраивать пикеты и собирать подписи под петициями «Право на жизнь», поэтому он не стал прогонять единомышленницу, несмотря на позднее время.

Пока она неуклюже толклась в его маленькой прихожей, он разглядывал ее. Около сорока, примерно пять футов восемь дюймов, прямые, мышиного цвета волосы, собранные в хвостик, и полное отсутствие косметики на грубоватом лице. На ней был легкий летний плащ, в руке она держала брезентовый рюкзак. Но его больше заинтересовал треугольник плоти, видневшийся в вырезе ее расстегнутой у горла рубашки, и очертания полных грудей. Серебряный крест, словно искушение, притягивал его взгляд.

Женщина проследовала за ним в комнату, где он хранил пропагандистские материалы. Он собирался рассказать ей о предстоящем пикетировании клиники, где делают аборты, но ему вдруг пришло в голову сперва предложить ей чашку кофе или что-нибудь еще. Он не привык принимать гостей. Это было уже второе вторжение в его частную жизнь: сначала британская журналистка, теперь она.

Женщина согласилась выпить кофе и спросила, можно ли воспользоваться его ванной. Он пошел в кухню, чтобы сполоснуть пару кружек и поставить чайник.

— Извините меня, — позвала она из прихожей. — Подойдите, пожалуйста. Не могли бы вы мне помочь?

Он почувствовал, как участился его пульс, и, обнаружив, что дверь ванной слегка приоткрыта, растерялся, не зная, как поступить.

— Простите, что беспокою вас, — раздался из ванной голос женщины. — У меня тут кое-какая проблема. Не могли бы вы зайти?

Он открыл дверь, но ванная оказалась пустой. Он зашел, удивляясь, куда же подевалась его гостья, но прежде чем успел оглядеться, она обхватила его шею и толкнула к ванне так быстро, что он не успел отреагировать. Он потерял равновесие, попытался выпрямиться, но она одной рукой держала его мертвой хваткой, а другой упиралась в стену, заталкивая его в конец ванной и при этом сдавливая его шею.

Потом одним ловким движением она перегнула его через край ванны, и он начал задыхаться. Он ощутил возле уха прикосновение ножа и попытался увернуться, но она зажала его в замок, как профессиональный борец, ее колено упиралось ему в ногу, словно кол, вынуждая наклоняться все ниже. Все, о чем он успел подумать, когда нож прошелся по его горлу от уха до уха, это то, что лезвие жжется, как лимонный сок. В следующее мгновение нож перерезал трахею, и он захлебнулся кровью.

Женщина бросила нож в забрызганную ванну. Потом под нос ему сунула ампулу, и в ноздри ударил тошнотворный запах. Сердце его бешено заколотилось под стимулирующим воздействием препарата, и кровь быстрее побежала по жилам. Чем быстрее он хватал ртом воздух, тем сильнее булькала в горле кровь.

Он все еще пытался сопротивляться, но начал задыхаться и терять сознание. Она навалилась на него всем телом. Его лицо было залито кровью, кровь текла с бороды и попадала в глаза, так что он едва мог видеть. Сердце колотилось, и пульсация в венах сопровождалась звуком падающих на дно ванны кровавых капель. Каждых вдох напоминал всхлип. Если бы ему удалось подняться, он как-нибудь смог бы остановить кровотечение и сбросить с себя эту женщину, но она крепко держала его. У него стучало в висках, перед глазами висела кровавая пелена. Последний образ мелькнул в его мозгу — свинья на бойне, с перерезанной глоткой, над вонючим сливом. Через пять минут он лежал в ванне, как Че Гевара на смертном одре. Нож был вложен в его ослабевшие пальцы.