Николай Волынский - Год беспощадного солнца

Он вытащил из кармана грязноватый платок, теперь уже высморкался от души и сказал виновато:

– Простите, Эсмеральда Тихоновна. Обидно, знаете ли, простудиться в таком пекле.

Эсмеральда подняла правую бровь и одновременно опустила левую – максимальный уровень сочувствия.

– Нишево, нишево, друг мой, чихайте, сколько нравится, – величественно кивнула она. С ее подбородка оторвался и медленно опустился на стол белый лепесток пудры.

«И где она ее берет, интересно? – подумал Мышкин. – На прилавках уже сто лет не увидишь порошка – ни зубного, ни пудры. Мел, наверное, по вечерам толчет в ступке…» Ему вдруг вспомнилось прутковское «Древнегреческой старухе, как если бы она домогалась любви моей»:

Он закусил губу, чтоб не рассмеяться. Потом отметил, что сегодня Эсмеральда шамкает больше обычного, но непонятно, почему: все три ее желтых зуба на месте.

– А Су́кин… извините, Суки́н давно там?

Фанатюк открыла крышку своего кулона на золотой цепочке:

– По хронометру, ангел мой, доктор Шуки́н жанят у Шергея Шергеевича девятнадцать минут и тридцать две шекунды.

– Мерси! Даже не представляете, как я рад за доктора Сукина́! – безрадостно сообщил Мышкин. «Окоченею здесь до смерти!..»

Тем временем Эсмеральда поставила на стол перед собой картонную коробку из-под женских сапог фирмы «Ленвест» двадцатилетней давности и принялась загружать ее женской мелочью. В картонку медленно легли пудреница, черный кошелек типа «ридикюль», зеркальце квадратное, потом зеркальце круглое, потом зеркальце овальное с ручкой; пустой флакон из-под духов «Чио-чио-сан», флакон с лаком для ногтей, лак-спрей для волос, тюбик старинной польской губной помады. Дальше Эсмеральда взвесила на ладони пачку открыток – поздравительных, издалека понял Мышкин. Поколебалась и ее отправила в коробку. Поймав, взгляд Дмитрия Евграфовича, вздохнула:

– Ухожу, дорогой мой. Покидаю родную обитель. А ведь двадцать три года жа этим столом!..

– Не может быть! Шутите?

– Какие тут могут быть шутки? – обиделась Эсмеральда.

– А мы? – закричал Мышкин. – Как же мы? Клиника? Больные? Врачи? Медсестры? Кошка Машка?

Взгляд Эсмеральды затуманился.

– На пеншию отправляют – а я не просила. Могу работать еще што лет. Ну, не што, – спохватилась секретарша, – а лет дешять-пятнадцать – шево же? Могу.

Мышкин согласился, что запенсионный возраст – не повод для увольнения. Он и в самом деле думал: работает человек, хорошо работает. Какая разница, сколько ему лет? Вот только челюсти давно надо было вставить.

Эсмеральда была такой же неотделимой принадлежностью клиники, как секционный стол или электронный микроскоп в морге. До клиники она была мелким партийным работником, но освоилась здесь очень быстро. И пережила всех начальников еще с тех времен, когда клиника была простой советской больницей. Она знала все: кто действительно хороший врач, а кто так себе, пусть он трижды доктор наук; прекрасно была осведомлена, у кого из врачей какая жена и какая любовница. И даже почитывала медицинскую литературу. Бывали моменты, когда Мышкину казалось, что не профессор Демидов, а секретарша Эсмеральда Тихоновна в клинике настоящий хозяин.

Дмитрий Евграфович подумал, что с уходом Эсмеральды клиника лишится чего-то очень нужного, а главное, привычного – того, на чем держится спокойствие, стабильность и даже уверенность в завтрашнем дне. Что бы ни случилось, а Эсмеральда даже с ее устрашающими клыками была всегда на своем месте, а часто и на месте главврача: не хуже начальства разводила проблемы и людей так, что пар с нее валил. То, что хороший секретарь в любой конторе важнее начальника, для Мышкина давно не было секретом. Он был уверен: возникни надобность, Эсмеральда и за операционный стол станет и наладит к делу именно тех врачей, лучше которых никто не справится. А уж дипломатом Эсмеральда была таким, какие и МИДе среди карьерных не часто попадаются.

– Нишево! – сказала она мстительно. – Посмотрим, кого они пошадят на мое мешто. И што новые кадры тут будут делать! Найдут девку с ногами от ушей – таких пруд пруди. А дальше? Работать кто будет?

– В самом деле, кто? – подхватил Мышкин.

– Кошку Машку я жаберу, – сообщила Эсмеральда. – Пропадет. Бешчувственные вы люди, врачи…

Тут открылась дверь, и вышел доктор Суки́н – весь красный и потный. А ведь у главного в кабинете, отметил Мышки, не один, а целых три кондиционера.

Пробегая мимо, Сукин спросил:

– Отдал бабушку?

– Отдал.

– Целой? Невредимой?

– А как еще? – возмутился Мышкин.

– Молодец! – похвалил Сукин. – Будут проблемы – заходи.

Мышкин сидел перед профессором Демидовым уже пять минут, но тот его не видел и смотрел в окно на раскаленный добела день. Сегодня он особенно напоминал хмурого раздражительного барсука, вполне оправдывая свою кличку. Потом медленно достал вечную «белинду», выпустил два кольца дыма, поплевал на окурок, сунул в тубу, завинтил, но в карман не спрятал, а положил перед собой. «Не может переключиться, – отметил Мышкин. – О чем же у них был разговор с Сукиным?»

Демидов побарабанил пальцами по столу, потом шлепнул по нему ладонью.

– Все! – с мрачной решительностью заявил он. – Ко всем чертям! И Златкиса тоже.

– Здравствуйте, Сергей Сергеевич, – деликатно напомнил о себе Мышкин.

Главврач смотрел на него и все еще не узнавал. «Сукин определенно в астрал его закинул».

И здесь в темя Мышкину хлестала ледяная струя плохо отрегулированного кондиционера. И только когда Дмитрий Евграфович чихнул с пушечным грохотом, Демидов вздрогнул и очнулся.

– Привет, пан Мышкин, – сумрачно произнес он. – Ты что здесь делаешь? Что надо?

Не выдавая удивления, Дмитрий Евграфович ответил:

– Вообще-то мне испанские боны нужны, – и, увидев, что брови Демидова поползли на лоб, поспешил добавить: – Эсмеральда вызвонила.

– В самом деле? – потер лоб Демидов. – Да, простите, любезнейший мой доктор: Сукин с толку сбил… Так о чем бишь? Да! Вспомнил! Зачем вы ко мне Бабкина пригнали? Создали конфликтную ситуацию…

Дмитрий Евграфович удивился.

– Никого я к вам не пригонял! Бабкина – тем более. Да и зачем? – он пожал плечами. – Никакой ситуации не было. Мелкая перебранка. Сукин все уладил за три секунды. Не понимаю, зачем из ерунды раздули проблему.

– Так ты все-таки выдал труп Бабкину? Не вскрывал?

«А тебя-то почему труп так волнует?» Но вслух сказал максимально убедительно и неопределенно:

– Все сделал, как надо, Сергей Сергеевич.