Николай Волынский - Год беспощадного солнца

Марине она кивнула отдельно и тоже улыбнулась, но с холодком, и руки не подала.

«Не терпит дополнительных женщин рядом с собой», – догадался Мышкин.

– Gire la cabeza aquí, indiferente! – приказала она Марисе. – ¡Mira! Esa es una belleza! Típicamente ruso. Por lo general, no tienen las mujeres feas. Asombrosamente. No puedo encontrar a una chica en Madrid. Los ojos, los ojos!.. Lilas en Madrid! [35]

Мариса медленно обернулась. Половина лица ее была в синем вазелине, половина – в гриме. Посмотрела на Марину и снова повернулась к зеркалам.

– Madrid, dice usted? – переспросила Мариса, с силой намазывая вазелином вторую щеку. – No, ella es una orilla sur del Mediterráneo. No he visto en Jerusalén. Y TelAvive. Un montón de veces. [36]

Мария неодобрительно опустила углы губ.

– Бесконечно рада и польщена вашим визитом, мистер профессор… – снова заговорила она по-английски. – Профессор…

Она извлекла из букета визитную карточку и отставила ее подальше от глаз.

– Профессор Дми… Дими…

– Дмитрий Мышкин, – подсказал он.

– Да, спасибо. Вы так быстро откликнулись на мою просьбу о встрече! Осмелюсь прямо сказать: ваше имя, профессор, хорошо известно у меня на родине в Испании. Я слышала, что таких специалистов, как вы, в мире всего несколько. Два или три.

– Боюсь, вы несколько преувеличиваете мою роль в науке, – несмело возразил Дмитрий Евграфович.

– Нисколько! – с жаром воскликнула Мендиола. – Я, к стыду моему, пока не знакома с вашими трудами… Пока не знакома! Но игуменья монастыря Пресвятой Девы Толедской мне много рассказывала о ваших изумительных открытиях. Особенно о ваших замечательных исследованиях христианских реликвий. Говорят, именно вы заставили умолкнуть скептиков и невежд, сомневавшихся в подлинности Туринской плащаницы. Но через несколько дней я приеду домой и первое, что сделаю, прочту все ваши труды! – пообещала она. – Они у нас есть в испанском переводе.

– Но, сеньора Мендиола, мой долг вам сказать, что моя работа намного скромнее, чем вы полагаете… – промямлил Дмитрий Евграфович.

– О, нет, нет и еще раз нет! – возразила Мария. – Как раз наоборот: мне известно, с каким нетерпением и надеждой ждут вашего визита в Испанию все добрые католики! Особенно, в монастыре Пресвятой Девы Толедской. Там я ребенком была приведена к конфирмации. Ведь я родилась в Толедо. После школы переехала в Мадрид – учиться, танцевать и петь… Но сердце, сами понимаете, всегда там, где родился. Все добрые христиане в Толедо и во всей Испании убеждены, что только вы можете подтвердить подлинность частицы животворящего креста Господня – бесценной реликвии, которая уже шестьсот лет хранится в толедском монастыре еще со времен мавров. Но и у нас, вы же понимаете, есть безбожники и ругатели. И сейчас таких в Испании больше, чем когда-либо. Именно они утверждают бесстыдно, я бы сказала, нагло, на радость Дьяволу, что это не частица животворящего креста, а простая сосновая щепка от монастырского стола. Представляете?

– Да, можно себе представить, – согласился Мышкин. – В России тоже много скептиков. И я, правду сказать, тоже из их числа…

Мендиола расхохоталась – так открыто и от души, что Мышкину осталось одно: немедленно сгореть от стыда. И хорошо, если останется от него всего щепотка пепла. Да и то много.

– Замечательно! – еще раз восхитилась испанка. – Просто замечательно. Мне всегда нравились мужчины с чувством юмора. А русские ученые – тем более. У вас, русских, такой своеобразный и тонкий юмор!..

Дмитрий Евграфович скромно поклонился.

– Имейте в виду, профессор, – доверительно продолжила Мендиола. – Как мой Толедо, так и вся Испания с нетерпением ждут вас. За исключением, конечно, заблудших душ и тех безвозвратно падших, о которых упоминать невозможно без гнева и отвращения. Нравы в моей несчастной Испании сильно изменились. Точнее, никаких нравов не осталось, одна мерзость. Господствует тотальная беспрецедентная пропаганда самых отвратительных пороков – от педерастии и наркотиков до абсолютной, ничем не сдерживаемой «свободы» преступного поведения. Они называют это свободой! Поощрение темных инстинктов, гнусных желаний, грязных удовольствий – такая у них «свобода», которая уже изначально сама по себе преступление. Иметь для кучки извращенцев такую «свободу» означает сделать несвободными всех остальных – нормальных, честных, трудолюбивых людей. Как вы считаете, дорогой профессор Дмитр?

– Вы абсолютно правы! – горячо и вполне искренне поддержал ее Мышкин.

– А наш король, его величество Хуан Карлос, к величайшему прискорбию лучших его подданных, вместо того, чтобы оберегать нравственную чистоту своего народа, идет на поводу мерзавцев и извращенцев. И его правительство ничем не лучше. Даже еще хуже. И официальный клир, увы, не находит нужных спасительных слов для верующих, когда эти слова больше всего нужны. Страна, где узаконены так называемые «браки» между гомосексуалистами, не имеет будущего! Это очень печально… – она глубоко вздохнула и чуть задержала дыхание – привычка профессиональной певицы. Прекрасные южные глаза налились слезами.

– В самом деле, сеньора Мария, вы настолько правы в своих оценках, что поневоле приходишь к единственной мысли: пора восстанавливать в Испании, и не только в ней, святую инквизицию. Искать нового Фому Торквемаду. Давно пора.

– ¿Has oído? – воскликнула Мендиола. – Se oye, ignorante? Este científico ruso no sólo es encantadora, es un chico razonable [37] .

И по-английски – Мышкину, страстно:

– Вот! Истина! Наконец, я слышу истину, жаль, что не от испанца! Господь внушил вам добрые мысли. Я очень благодарна вам за то, что вы желаете добра моей несчастной Испании. Полагаю, когда вы приедете, мы сделаем все, чтобы его величество непременно дал вам аудиенцию. Может быть, вам удастся убедить короля Хуана-Карлоса, чтобы он сошел с гибельного пути и сердцем подумал о своей родине и о той моральной клоаке, в которой сейчас очутилась Испания из-за наших домашних мерзавцев…

Мышкину стало совсем плохо.

– Боюсь, что я не смогу… – пролепетал он.

– Нет, нет, сеньор! Не отказывайтесь! Я прошу вас, я просто умоляю: не отказывайтесь так сразу! Может ли для вас что-нибудь значить моя личная просьба? Хотите, я стану перед вами на колени? Сейчас же, здесь!

– О! – только и смог выговорить Мышкин, осознав, что он и есть самый большой мерзавец в Испании. – Наверное, нет на свете человека, который бы отважился отказать вам в любой вашей просьбе, сеньора Мария! Во всяком случае, я не из таких. Безмерно счастлив познакомиться с вами. Как жаль, что это не случилось двадцать лет назад! Но вы ошиблись в том…